Они крадутся по коридору к своей комнате, держа обувь в руках, как вдруг:
– О-о, – нараспев произносит кто-то из темноты. – Кажется, у кого-то будут проблемы.
Они испуганно подпрыгивают, оборачиваются, сердца едва не выскакивают из груди, Селена сжимает ключ в кулаке, но неведомая тень слишком густа, и они не различают, кто это, пока та не выходит дальше в коридор. Джоанна Хеффернан, черно-белая фигура в свете дежурных ламп, оставленных для тех, кому приспичит в туалет среди ночи, – сложенные на груди руки, ухмылка и кокетливая ночная рубашка в идиотском узоре из пухлых губ.
– Ох, мать твою, господи, – шипит Джулия. Ухмылка на лице Джоанны сменяется ханжески-добродетельной гримасой, демонстрирующей крайнее неодобрение девушек, которые выражаются. – Что ты тут делаешь, пытаешься довести нас до инфаркта?
Благочестие и добродетель перерастают в святость.
– Я тревожилась о вас. Орла пошла в дамскую комнату и увидела, как вы спускаетесь по лестнице, и подумала, что вы, вероятно, намерены совершить нечто недозволенное и опасное. Например, употреблять алкоголь или даже наркотики.
Бекка фыркает, не в силах сдержать смех. Набожная физиономия Джоанны на миг застывает, но она быстро берет себя в руки.
– Мы были в швейной мастерской, – объясняет Холли. – Шили одеяла для африканских сирот.
Холли всегда выглядит так, будто говорит чистую правду, и Джоанна изумленно таращит глаза.
– Мне в видении явился святой Долбоеб, – подхватывает Джулия, – и сообщил, что сиротки нуждаются в нашей помощи. – Лицо ее приобретает кислое благочестивое выражение.
– Если вы не выходили на улицу, тогда что это такое? – Джоанна внезапно хватает Селену за волосы.
Селена, ойкнув, отпрыгивает, но в руке Джоанны остается то, что она успела уцепить, – ярко-зеленая веточка кипариса, еще хранящая морозную свежесть.
– Чудо! – восклицает Джулия. – Хвала святому Долбоебу, покровителю комнатного садоводства!
Джоанна отбрасывает веточку, вытирает ладонь о ночнушку.
– Фу, – морщит она нос. – От вас пахнет сигаретами.
– Копоть швейных машин, – уточняет Холли. – Это смертельно.
– Итак, – не обращает внимания на издевки Джоанна, – у вас есть ключ от входной двери.
– Нет, конечно. Входная дверь на сигнализации, – возражает Джулия. – Умница ты наша.
Джоанна, разумеется, не умница, но и не полная дура.
– Значит, от двери в главный корпус, а оттуда вы выбрались через окно. Невелика разница.
– И что? – интересуется Холли. – Даже если и так, хотя это вовсе не так, какое твое дело?
Джоанна стойко держит марку, не выходя из образа, – наверное, кто-то из монахинь сказал ей, что она похожа на какую-нибудь святую, – поэтому лишь слегка округляет глаза.
– Это небезопасно. С вами могло произойти несчастье. На вас могли напасть.
Бекка вновь не выдерживает и фыркает.
– Да ты бы праздник устроила. Короче, – решительно обрывает Джулия. Они вынуждены стоять почти вплотную, чтобы расслышать шепот; эта вынужденная близость ощущается как готовность к схватке. – Короче, переходи к той части, где ты сообщаешь нам, чего тебе нужно.
Джоанна сбрасывает маску святоши.
– Раз вы так легко попались, – заявляет она, – вы определенно слишком глупы, чтобы держать ключ у себя. Вам следует передать его тому, у кого есть мозги.
– Тогда ты точно вне игры, – встревает Бекка.
Джоанна бросает на нее такой взгляд, будто перед ней говорящая собачонка, внезапно тявкнувшая нечто дерзкое.
– А тебе лучше помалкивать, убогая. Может, хотя бы пожалеет кто, – бросает она и продолжает, обращаясь к Холли и Джулии: – Не могли бы вы объяснить этой уродине, чтобы не шамкала тут своей железной пастью?
– Я разберусь, – успокаивает Бекку Джулия.
– Да на фига возиться? – возражает Бекка. – Пошли спать.
– О. Боже. Мой. – Джоанна картинно кладет ладонь на лоб. – Как вы ее не пристукнули до сих пор? Эй, слушай внимательно: возиться придется, потому что если я позову сейчас кастеляншу и она увидит вас в таких нарядах, то сразу догадается, что вы были на улице. Вы этого хотите?
– Нет, конечно. – Джулия незаметно наступает Бекке на ногу. – Мы были бы счастливы, если бы ты просто пошла спать и забыла, что вообще видела нас здесь.
– Разумеется. Но если вы хотите от меня такого грандиозного одолжения, отчего бы вам не вести себя полюбезнее?
– Хорошо, мы постараемся.
– Прекрасно. Ключ, пожалуйста. Большое спасибо. – И протягивает ладонь.
– Завтра же сделаем тебе копию, – предлагает Джулия.
Джоанна не удостаивает ее ответом. Просто стоит, не глядя ни на кого в отдельности, требовательно раскрыв ладонь.
– Да ладно тебе. Ну на хрена, твою мать.
Зрачки чуть расширяются. Но и только.
Молчание становится угрожающим. После долгой паузы Джулия выдыхает:
– Ладно. О’кей.
– Возможно, мы сделаем для вас копию, когда-нибудь, – снисходительно произносит Джоанна, пока рука Селены медленно приближается к ее. – Если будете вести себя любезно и заодно объясните своей Маленькой Мисс Нахалке смысл слова “любезный”. Как думаете, справитесь?
Это означает, что придется неделями – месяцами – годами смиренно улыбаться, когда Джоанна отпускает свои стервозные подколки в их адрес, а в придачу выпрашивать пожалуйста-препожалуйста, ну можно нам получить ключик и смотреть, как она, склонив голову набок, прикидывает, заслужили ли они такую привилегию, и, рассудив, с сожалением решает, что нет. Это означает конец их ночным прогулкам; конец всему. Они готовы обернуть ее горло тьмой ночного коридора и затянуть покрепче. Селена разжимает пальцы.
Джоанна касается ключа, и рука ее отдергивается. Ключ выскальзывает, вращаясь, падает на пол, а она сама сдавленно вскрикивает, как будто на полноценный визг ей не хватает дыхания:
– Ау! Ой, мамочки, он жжется, ой-ой-ой, у меня ожог, вы что сделали…
Холли и Джулия, метнувшись к ней, дружно шипят: “Заткнись, заткнись!” Но все же недостаточно быстро: из конца коридора доносится раздраженный сонный голос старосты:
– Что там случилось?
Джоанна разворачивается, намереваясь отозваться, но Джулия поспешно хватает ее за руку:
– Нет! Давай вали в свою комнату. Завтра получишь ключ. Обещаю.
– Отстань от меня, – ощеривается перепуганная Джоанна, впадая в откровенную ярость. – Вы еще пожалеете об этом. Только посмотри на мою руку, посмотри, что вы натворили…
Рука выглядит совершенно нормально, даже следа не осталось, но вообще-то в коридоре полумрак, да еще Джоанна все время дергается, так что кто его знает. Голос старосты, менее сонный и гораздо более раздраженный:
