– Да, может. Если все сходится. Если Крис бросил Джоанну, это объясняет, почему она так взбесилась из-за его интрижки с Селеной.
– Особенно если он бросил ее ради Селены.
– Это заодно объяснило бы, почему компания Джоанны ненавидит Джулию с подружками.
– Они нас используют, – констатировал я. – Обе группы.
– Точно. Чтобы нагадить друг другу, – Конвей сунула ладони в задние карманы брюк, глядя на то место, где только что сидела Джулия. – Мне не нравится быть игрушкой в руках богатеньких деток.
– Пока они готовы выдать нам то, что мы ищем, – пожал я плечами, – я запросто готов поменяться на то, что нужно им.
– Я бы тоже не возражала. Будь уверена, что мы точно понимаем, чего именно они хотят. И зачем они этого хотят. – Конвей выпрямилась, вынула руки из карманов. – Где телефон Элисон?
– На кровати.
– Я выясню у Элисон, откуда он у нее. А ты пока обыщи здесь все.
От одной только мысли мурашки по коже: остаться тут в одиночестве, а вокруг девочки-подростки и трусики с надписью: МОЖЕТ БЫТЬ. Но Конвей была права: нельзя допустить, чтобы кто-то избавился от телефона Элисон, и уходить из комнаты, не обыскав ее, тоже нельзя.
– Увидимся, – вздохнул я.
– Если вдруг одна из них заявится сюда, пулей мчись в общую гостиную. Там ты будешь в безопасности.
Она не шутила. И здесь тоже была права, но даже общая гостиная не казалась мне таким уж безопасным местом.
Дверь захлопнулась. На миг я почувствовал себя так, словно напарник бросил меня в яме с дерьмом. Напомнил себе на всякий случай: Конвей мне не напарник.
Я снова натянул перчатки и принялся за дело. Телефон Селены валялся на кровати, выпав из кармана блейзера. Телефон Джулии – на тумбочке. Ребеккин – тоже на кровати. Телефона Холли нет.
Я начал с тумбочек. Что-то такое было в разговоре с Джулией. За что-то же я зацепился, и оно засело в голове, только никак не выудить оттуда. Что-то она сказала, мы пропустили, а нужно было держать мертвой хваткой.
Джулия помахала у нас перед носом информацией, как сочной морковкой, поманила, отвлекая, лишь бы мы не допрашивали Селену. Интересно, как далеко она готова была зайти, чтобы защитить Селену или то, что той известно?
Никаких других телефонов в тумбочках. Книги в этой комнате были, а также айподы, расчески и прочая девчачья ерунда, но ничего старинного и никаких страниц с вырезанными словами. Джулия предпочитала детективы, Холли читала “Голодные игры”, Селена добралась до середины “Алисы в Стране чудес”, Ребекка любила греческую мифологию.
И вообще все древнее. Я не знал стихотворения, что висело над ее кроватью, – я вообще, к сожалению, не так здорово разбираюсь в поэзии, как хотел бы, ну, правда, прочел в детстве, что там было в библиотеке, и теперь читаю, если попадется что, – но это стихотворение было, кажется, старинное, шекспировских времен.
Старая дружба
Так воспоем светил предначертанье,
Что даровало счастье тишины
Сердцам, ликующим в блаженном единенье,
Не ведающим ужасов войны.
К чему нам тешить страх? Любовь возвысит
Над суетностью мира торопливой.
И налетевший мрачный вихрь несчастий
Бессилен перед дружбой нерушимой.
Магическою силой мы сокрыты
От происков коварных лиходеев.
Хотя Отец всех зол протянет руки к нам,
Но дружбы он коснуться не посмеет.
Кэтрин Филипс
Детский каллиграфический почерк, ветвистые деревья и олень, вплетенные в буквицы; подростку необходимо всему миру поведать о своей любви, написать о ней на всех стенах. Казалось бы, на меня, взрослого человека, не должно произвести впечатления.
Если бы я смастерил карточку, чтобы вывесить ее в Тайном Месте, то там был бы я, с широкой улыбкой, а вокруг друзья. Обнимаем друг друга за плечи, голова к голове, не разобрать сразу, кто где. Близки, как Холли и ее компания, неразделимы. И подпись: Я и мои друзья.
И в картинке были бы дыры. Вырезанные маникюрными ножницами, аккуратные миниатюрные надрезы, до последнего волоска: запрокинутая голова смеющегося парня; локоть другого, обхвативший мою шею; поднятая, чтобы удержать равновесие, рука третьего – и всё, и нет никого.
Как я сказал, людям я вообще нравлюсь. Серьезно, так всегда было. Куча народу готова дружить со мной. Это вовсе не значит, что я хочу дружить с ними. Немножко сплетен, погонять шары на бильярде, посмотреть футбол – отлично, я за. А вот чего-то большего, из разряда настоящей дружбы, – нет. Не для меня все это.
Зато вполне для этих девчонок. Они ныряли в самую глубину и плавали, как дельфины, нимало не тревожась. К чему нам тешить страх? Ничто не могло причинить им боль, ничто не имело ровным счетом никакого значения, пока они были друг у друга.
Ветерок с тихим шорохом колыхнул шторы. Я достал телефон, набрал номер, с которого мне пришло сообщение. Ни ответа, ни звонка. Их телефоны лежали на месте, с темными экранами.
Носок под кроватью Холли, скрипичный футляр – под кроватью Ребекки, больше ничего. Я перешел к гардеробу. Успел по пояс зарыться в футболки и блузки, когда почувствовал движение – где-то за моей спиной, в коридоре. Что-то изменилось в пространстве, в самой структуре его. В дверной щели мелькнуло нечто.
Я замер. Тишина.
Вытащил руки из-под вороха одежды и обернулся, легко и безмятежно, просто еще разок посмотреть на стихи Ребекки; не глядя в сторону двери, ничего такого. Но краем глаза заметил в нижней части щели темное пятно. За дверью кто-то стоял.
Я вынул телефон, рассеянно прошелся по комнате. Прислонился к стене у двери, вне зоны видимости. Подождал.
Из коридора не донеслось ни единого шороха.
Я потянулся к ручке и одним решительным движением распахнул дверь. Никого.
14
Дискотека в День святого Валентина. Две сотни старшеклассников из Килды и Колма, чисто выбритые, вычищенные и выщипанные, украшенные косметикой всех видов и расцветок, разодетые в свои выстраданные, мучительно обдуманные лучшие наряды, переполненные гормонами и пахнущие сотней разных дезодорантов, набились в актовый зал школы Святой Килды. Тут и там поблескивают экраны телефонов – одни снимают, как другие снимают друг друга. Крису Харперу – вон он, в самом центре толпы, в красной рубашке, дурачится и толкается с друзьями в попытках привлечь внимание девчонок – остается жить три месяца, неделю и один день.
Еще только половина девятого, а Джулии уже скучно. Они с подругами держатся вместе даже на танцполе, дружно игнорируя все “гы-гы-боже-мой”, которые Джоанна с компанией исторгают по поводу джинсов Бекки. Холли и Бекка обожают танцевать, так что они веселятся по полной, Селене вроде тоже неплохо, но Джулия уже подумывает, не пора ли изобразить страшные менструальные боли и сбежать. Из колонок несется что-то про любовь, отполированное до глянцевого блеска, Джастин Бибер или Майли Сайрус, что-то такое с виду приличное, но пропитанное скрытой сексуальностью. Сверкают красные и розовые огни. Организаторы – прилизанные отличницы, которые уже печатают первые строчки в своих резюме, – украсили стены ажурными бумажными сердечками, гирляндами и чем там еще в понятно какой цветовой гамме. Атмосфера сочится нарочитой романтикой, но у дверей бдят двое учителей – на случай, если какая-нибудь парочка решит ускользнуть из зала и совершить откровенное непотребство прямо в ближайшем классе, а уж если у кого-нибудь хватит дерзости затеять медленный танец – например, потому что заиграла медленная песня, – чокнутая сестра Корнелиус тотчас охладит их пыл, обрызгав из огнетушителя со святой водой.
