– Так не бывает, – качает головой Крис. Углы рта чуть опустились, он словно повзрослел.
– Но Бекка ведь счастлива, верно? Несмотря на свои джинсы.
– Она не может быть рада, что эти тупые стервы стебутся над ней.
– Она и не радуется вовсе. Но я же говорю… это не имеет значения.
– А если бы ты была на ее месте? Если бы глумились над тобой, обсуждали твое платье? Тебе было бы нормально?
– Держу пари, они и обсуждают, – улыбается Селена. – Но мне все равно.
Он разворачивается к ней всем корпусом. Глаза у него карие, глубокого орехового оттенка, с золотистыми искорками. Селена знает, что стоит ей лишь дотронуться до него, и она сумеет вытянуть из него страх, как змеиный яд, скатать в блестящий черный шар и выбросить прочь.
Он спрашивает – настойчиво, как будто ему очень нужно знать:
– Как? Как тебе может быть все равно?
Люди откровенны с Селеной. Так всегда было. Но сама она не откровенничает ни с кем, только с Джулией, Холли и Беккой. Почти никогда даже не пытается.
– Просто нужно иметь нечто, – медленно произносит она, – что для тебя важнее. Нечто, благодаря чему ты будешь знать, что тупые стервы – не самое важное в жизни. Впрочем, ты сам тоже не самое важное. Существует нечто неимоверно огромное.
Это только слова, звуки, они не передают истинного смысла. О таком невозможно рассказать.
– И что это? – спрашивает Крис. – Бог, что ли?
– Можно и так сказать, – помедлив, отвечает Селена. – Да.
Крис удивленно раскрывает рот:
– Вы что, девчонки, собираетесь в монашки, что ли?
Селена заливисто хохочет:
– Ой, нет, конечно! Ты представляешь Джулию в рясе?
– Тогда что?..
Чем больше она старается сформулировать, тем только хуже получается.
– Я просто хочу сказать вот что: может, у Карли все будет нормально, даже если она останется сама собой. Даже лучше чем нормально.
Крис пристально смотрит на нее, и глаза его теплеют.
– Знаешь, – говорит он, – ты уникальная.
Селене не хочется отвечать. Чудо, обретающее форму в пространстве между ними, настолько драгоценно, настолько хрупко и ново, что от одного неловкого прикосновения может лопнуть мыльным пузырем.
– Во мне нет ничего особенного, – говорит она. – Просто так вышло.
– Нет, ты особенная. Я никогда ни с кем не разговаривал о таких вещах. Но здесь, с тобой, это… Я рад, что мы вышли подышать. Очень рад.
Селена знает, ясно и отчетливо, как если бы это знание выложили ей прямо на колени, что он хочет взять ее за руку. Отпечаток ладони пылает на ее запястье безболезненным золотым огнем. Она крепче сжимает пальцами край каменной ступени.
Дверь зала распахивается, мисс Лонг командует:
– Ваше время вышло. Марш назад. И не заставляйте меня выходить и тащить вас силой. – И хлопает дверью.
– Я хочу это повторить, – говорит Крис.
Селена с трудом переводит дыхание. Она не уверена, благодарна ли она силам, пославшим к ним мисс Лонг в этот момент, или нет.
– Я тоже, – признается она наконец.
– Когда?
– На следующей неделе, после школы? Можем встретиться за “Кортом” и погулять.
Крис неловко ерзает на ступеньке, ковыряет большим пальцем стойку перил.
– Там нас все увидят.
– Ну и пусть.
– Они же… ну… начнут стебаться. Над нами обоими. Подумают, что мы…
– Мне плевать.
– Знаю. – Крис печально усмехается, словно подшучивая сам над собой. – Тебе – да. Но мне не все равно. Не хочу, чтобы о нас думали… – И пытается поправиться: – Нет, в смысле – о черт. Не в том смысле, что я не хочу, чтобы они думали, что мы вместе. Для меня это нормально, не смущает нисколько – нет, не просто нормально, было бы классно, даже лучше, чем…
Он сам запутался. Селена, посмеиваясь, приходит на помощь:
– Все в порядке. Я понимаю, что ты хочешь сказать.
Крис глубоко вдыхает и выпаливает:
– Я просто не хочу, чтобы было как раньше. Когда мы с Джоанной уходили на Поле, чтобы… неважно. Я хочу, чтобы было как сейчас.
Он поднимает руку. Едва заметное движение воздуха во тьме над их головами, золотистая дымка.
– Если мы встретимся за “Кортом”, я обязательно все испорчу. Ляпну какую-нибудь глупость, чтобы выпендриться перед парнями, или мы пойдем в тихое местечко поговорить, и все увидят, что мы хотим смыться, а я не придумаю, что сказать. Или парни потом начнут подкалывать меня, и я начну… ну, ты понимаешь. Гадости всякие. Не хочу так поступать, но знаю, что не выдержу.
– Ты можешь выбраться из школы ночью? – прервала его Селена.
Она слышит возмущенное шипение в пространстве вокруг себя. Хочет объяснить: все нормально, я знаю, что делаю, но понимает, что не стоит.
– Ночью? – изумляется Крис. – Нет, никак. А ты можешь? Серьезно?
– Я дам тебе свой номер. Если найдешь способ, напиши мне.
– Нет, – поспешно отвечает он. – У вас, может, и не так, но у нас парни вечно роются в телефонах друг у друга, ищут… Ну, всякое. И монахи тоже. Я найду способ связаться. Но не по обычному телефону, о’кей?
Селена кивает.
– А насчет выбраться из школы… Есть у меня один приятель. Он, думаю, сможет решить проблему.
– Попроси его.
– Я его заставлю.
– Только не говори зачем. И не заговаривай со мной. Если встретимся в “Корте” и еще где-нибудь, давай вести себя так, будто вовсе не знакомы, как раньше. Иначе все разрушится.
Крис согласно кивает. И невнятно, словно в сторону, говорит:
– Спасибо.
Мисс Лонг гневно грохает дверью:
– Селена! И ты, как там тебя! В зал! Немедленно. – И на этот раз никуда не уходит, выжидая.
Крис вскакивает на ноги, протягивает руку Селене. Она не принимает ее. Встает сама, ощущая, как ее движение породило крошечные вихри где-то во тьме. Улыбнувшись, бросает Крису:
– Пока, увидимся.
И, обогнув его, осторожно, чтобы не коснуться даже краем платья, возвращается в зал. Отпечаток ладони на ее руке все еще сияет.
17
– Займемся делом, – скомандовала Конвей. – И если уж мы тут застряли… – Решительно подняла створку окна. Волна свежего воздуха вынесла наружу вонь дезодорантов. Небо постепенно блекло, сгущались сумерки. – Еще секунда этого смрада, и меня бы вывернуло наизнанку.
От долгого пребывания в замкнутом пространстве у нее начинался типичный психоз узника. У меня тоже. Мы слишком долго тут проторчали.
