– Ты? – удивился Артём.
– Ладно, не стал, – благодушно признался старший наёмник. – Но ты слишком долго молчал.
– Телефон был отключён.
– Прячешься? – Тон Кортеса остался спокойным, даже чуть расслабленным, но Артём понял, что напарник насторожился.
– Да.
– Что-то важное?
– Можно сказать и так… – Артём выдержал паузу. – Ты когда появишься?
– Не сегодня, дружище, я за границей.
– По нашему делу?
– Разумеется. – Кортес тоже помолчал. – Как твои дела?
– Я нашел девчонку.
– Ого! И как?
– Всё непросто, – не стал скрывать молодой наёмник. – Но не так плохо, как я ожидал.
– Единственное, что я пока понял: она очень опасна, – медленно произнёс Кортес. – Не наделай глупостей.
– Я постараюсь, – пообещал Артём.
– Гм… не чувствую в голосе должной уверенности, – протянул Кортес. – Мне вернуться?
– Пожалуй, нет, сейчас ты мне скорее помешаешь.
– Тебе виднее, дружище.
– Да.
Артём отключил телефон, вернулся в комнату – ни Дагни, ни её одежды уже не было, – подошёл к столу и с улыбкой прочитал наспех нацарапанную записку:
* * *
Южный Форт, штаб-квартира семьи Красные Шапки
Москва, Бутово,
7 июля, четверг, 10:27
После нахального явления Мамани, её невнятных угроз и неприятного для великого фюрера поведения компаньонов, которые чётко дали понять, что не станут вмешиваться в назревающую междоусобицу, Кувалда решил провести спешное совещание сторонников. Ну, не сторонников, поскольку таковые у одноглазого отсутствовали, поскольку каждый уйбуй в мечтах видел себя великим фюрером, а союзников… Ну, не то чтобы союзников – их у Кувалды не было по той же самой причине, а тех, кто мог из-за женской активности потерять больше, чем приобрести, и при этом обладал достаточным авторитетом в своём клане. Среди Дуричей таковых не оказалось вследствие недавней резни и последовавшим за ней возвышением Мамани. От Гниличей одноглазый призвал в кабинет ненавистного Абажура – дерзкого, но, к сожалению, популярного среди сокланов уйбуя, давно покушающегося на абсолютную власть лидера семьи. А от родных Шибзичей заявился Копыто, и именно он стал автором первой сенсации совещания.
– Надо кого-нибудь из Дуричей притащить, – проворчал Абажур, которому показалось весьма неуютно в окружении двух Шибзичей. От такого количества вероятных противников глаза авторитетного уйбуя, и без того косые, принялись разбегаться с удвоенной скоростью, что мешало ему сосредотачиваться и смущало даже привычных ко всякому собеседников. – А то обидятся.
– Некого звать, – сообщил Кувалда. – Их Маманя так скрутила, что пикнуть не смеют.
– Как тебя когда-то, – тут же заметил Абажур, пытаясь сфокусировать взгляд на боевом поясе великого фюрера, ну, чтобы быть готовым к тому, что в процессе дискуссии лидер семьи выхватит оружие.
– Что? – изумился одноглазый.
– Ты Соплю ей заделал? Заделал, – объяснил свою мысль Гнилич. – Вот и получается, что она тебя скрутила. Когда-то.
– Мля… – Великому фюреру давно надоела история с якобы дочерью, которую хитрая Маманя обозвала Кувалдовной и попыталась пропихнуть в преемники, но и ругаться он устал. Хотят безмозглые сородичи верить, что Сопля – его наследница, пусть верят. Всё равно не переубедишь.
Однако ни обругать Абажура, ни в очередной раз откреститься от родства с Соплей одноглазый не успел.
– Не надо сюда Дуричей, – неожиданно произнёс Копыто.
– Почему?
– Потому что я – Дурич.
– Это как? – опешил Кувалда.
– Они тебя покусали? – испугался Абажур, ощупывая кобуру. Но пистолет отобрали при входе в фюрерскую башню и, вспомнив об этом, Гнилич впал в отчаяние, поскольку не хотел быть покусанным и превратиться в Дурича. А пребывая в отчаянии, на всякий случай он взялся правой рукой за ближайший табурет.
Что же касается Копыто, то он пропустил вопрос Абажура мимо ушей, сосредоточившись на ответе одноглазому:
– Я вчера пошёл к Дуричам…
– И они тебя покусали? – перебил изменённого Копыто авторитетный Гнилич и придвинул табурет ещё ближе.
– Мля, Абажур, заткнись уже, никто меня не кусал, – отмахнулся уйбуй Шибзичей. – Я к Дуричам подошёл, когда они у своей казармы семечками плевались, и спрашиваю: «Что, пацаны, баба у вас теперь в уйбуях?»
– А какая связь? – не понял великий фюрер.
– Надо было разговор начать, – туманно отозвался Копыто. – Ну, я и начал с семечек. Что, спрашиваю, теперь баба у вас в уйбуях?
– А семечки при чём?
– Так ведь плевали.
– А баба в уйбуях?
– А разве нет?
– Связь гфе?
– Я спрашиваю: пацаны, баба у вас теперь в уйбуях? – терпеливо ответил Копыто, мысленно поражаясь непроходимой тупости одноглазого вождя.
– Так и спросил? – вновь не сдержался Гнилич.
– Так и спросил, – подтвердил Копыто.
– А они?
– Побить хотели.
– Я бы побил.
– Ну, ты известный побитель.
– Каким ты меня назвал?
– Слушай, Абажур, хватит метаться посрефи совещания, – недовольно произнес Кувалда, которому до сих пор не была ясна связь семечек и бабы в уйбуях, и он не хотел ещё больше усложнять разговор. – Пусть Копыто закончит, тогфа ты его и покусаешь, понятно?
– Нет.
– Вот и заткнись! – И одноглазый повернулся к уйбую: – Так Фуричи тебе вломили или нет?
– Сначала хотели, – повторил Копыто.
– А потом?
– А потом передумали, потому что сами понимают – влипли с Маманей по самое не балуйся, и теперь над ними вся семья хихикает, – сообщил уйбуй. – Они всё понимают, только сделать раньше ничего не могли.
– А теперь смогли?
– Теперь – да, – хихикнул Копыто. – Я им говорю: какого хрена, Дуричи, вам под бабой сидеть или вообще лежать? Не по-пацански, в натуре, так над собой измываться, давайте я теперь стану перед великим фюрером за вас говорить, всё лучше, чем эта баба. Мне нетрудно, помучаюсь, а вам позора меньше.
– А они? – выдохнул Гнилич.
– Согласились, конечно, – спокойно ответил Копыто. – Я ведь всё как есть сказал, не подкопаешься, так что теперь, если что, то я – Дурич. В смысле, Дурич – тоже.
– Мля… – Абажур почувствовал себя настолько обманутым, что едва не лишился косоглазия. Получается, кому-то можно быть одновременно и Шибзичем, и Дуричем, а кому-то – дулю с маслом? Несправедливо!
