– Кто бы говорил, – вступилась за дочь Маманя, и при первых же звуках её недовольного голоса глупая Гнилич молниеносно заткнулась.
Сопля хмыкнула.
Тётка Дурич помолчала, выразительно глядя на проштрафившуюся Штанину, затем плеснула ей, правда, вдвое меньше, чем собиралась изначально, вновь глотнула из горла и пообещала дочери:
– Не волнуйся: всё у нас получится. И деньги мы у Кувалды заберём.
– Как?
– Раз не хотят делиться – мы станем тут главными.
– Сразу? – выдохнула Сопля.
– Сразу.
– А чего ждать? – с энтузиазмом поддержала Маманю Штанина. – Одноглазый просто так не сдастся и мужиков своих тупых будет против нас подначивать, значит, нужно самим власть брать! Мы тут власть!
И тут же заглянула Мамане в глаза. Искательно. Мол, я правильно сказала?
– Возьмём, – согласилась тётка Дурич. – Надо показать королеве, что мы тут сила, а чтобы показать – нужно стать властью. Семья хочет перемен! Семья хочет женщину-уйбуя и женщину-фюрера!
– Я согласна, – неожиданно заявила Сопля, продолжая таращиться в зеркальце. – Можешь меня записывать.
– Куда? – с подозрением осведомилась Маманя. – В фюреры?
В фургоне повисла напряжённая тишина.
Все присутствующие, включая Штанину, понимали, что великофюрерское кресло тётка Дурич желает себе и конкурентов, даже в лице собственной дочери, не потерпит. А поскольку Маманя отличалась крутым нравом, ближайшая судьба глуповатой Сопли могла сложиться печально: нож под ребро, пуля в глаз или удавка на шею. Как говорится, родственные чувства – это хорошо, но следует помнить о субординации.
– Ты снимаешь? – прошептал Жуций.
– Снимаю, – подтвердил оператор. – А вдруг стрелять начнут?
– Это женщины, – успокоил подчинённого конец. – Они будут не стрелять, а душить друг дружку.
– Надеюсь.
– Нет, в фюреры меня не надо, – нервно хохотнула опомнившаяся Сопля и решила спрятать зеркальце в карман. Сообразила, что это движение могут неправильно понять – тётка положила лапу на кобуру с «Глоком», – и тут же остановилась. И начала нервно вертеть зеркальце в руке. – Я лучше потом, по наследству, то есть когда тебе надоест…
– Я поняла, – кивнула Маманя. – И рада, что ты осознала.
– Более чем, – заверила родную кровь младшая Дурич. И с облегчением выдохнула.
Тётка покосилась на Штанину, та с размаху прижала правую руку к той груди, что болталась над сердцем, а левой протянула будущей великой фюрерше пустой стакан, показывая, что верность нужно вознаграждать.
Маманя ухмыльнулась и наполнила ёмкость виски.
– Убьем Кувалду? – спросила Сопля, с презрением поглядывая на булькающую крепким пойлом Штанину.
– Возглавим его, – ответила Маманя.
– Народ за нами не идёт, – посетовала Сопля. – Не желает подчиняться. Почему-то.
– Почему? – заинтересовалась тётка Дурич, которая тоже видела, что Шапки с трудом воспринимают смену гендерной политики, и не знала, что с этим делать.
– Потому что народ – скотина.
– Рабское сознание, – рыгнула справившаяся с содержимым стакана Штанина. – Привыкли на Кувалду ишачить и не хотят на нас. Одно слово – быдло тупое.
– Генетические отбросы, – скривилась Сопля. – Смотреть, как я трахаюсь, так «лайки» зашкаливают, а когда я им говорю, что стану уйбуем – начинают ржать.
– Не повезло нам с народом, – вздохнула Штанина.
– Народу не повезло, потому что вы плохо ему втемяшиваете, как ему повезёт, если он для вас революцию сделает, – объяснила Маманя. – Нужно предъявить народу свою власть, женскую, как та, что у королевы, только лучше, и для Красных Шапок. И назовем её… ЖенСовет!
– Кому совет? – не поняла Штанина.
– Женщины должны понять, что они – сила, – прошептала Сопля, сообразившая, куда клонит родная кровь.
– А мы – власть, – кивнула Маманя.
– Все женщины великой семьи Красных Шапок должны принимать участие во власти!
– А властью будем мы.
– Мама, ты гениальна!
– Будет у нас революция в шоу, будет, – прошептал довольный Жуций. – И без моей помощи справились.
– Дуричей я беру на себя, – продолжила Маманя. – Шибзичей мало, и у них Кувалда, а вот Гниличи… – Она перевела взгляд на Штанину и ехидно сообщила: – В клане тебя не любят.
– Абажур в авторитете, гад, тяжело с ним, – вздохнула Штанина.
– Придумай что-нибудь.
– Что?
– Расскажи всем, какой он дурак.
– Не верят.
– Расскажи, какая ты умная.
– Ещё больше не верят.
– Ну, тогда не знаю… – Маманя оглядела молодую Гнилич. – Покажи им грудь.
– Уже.
– В смысле?
– Ну, на видосике она уже была… – протянула Штанина. – В смысле – я была на видосике… то есть мы с ней – с грудью были на видосике, когда я говорила, что готова за клан грудью встать…
– Видела я тот видосик, – хихикнула Сопля. – Ерунда какая-то во всех смыслах.
– За собой следи! – возмутилась Штанина. – У тебя там тоже всё повисло!
– Ты кого вислой назвала, стерва?!
– Может, и стерва, зато у меня всё торчком.
– Тихо! – рявкнула Маманя, отметив про себя хрупкость сложившегося политического союза. – Ругаться вы умеете, знаю, но лучше это для челов приберегите, а при мне не надо, я тута серьёзные дела кручу. – Помолчала, давая подчинённым возможность полностью осознать услышанное, и посмотрела на Штанину: – Ещё раз покажи. От тебя не убудет, а в политических целях, может, и прокатит твоя грудь, у нас народ любит, когда торчком.
– А может, мы Штанину заменим на симпатичного гомосексуалиста? – неожиданно предложила Сопля.
Настолько неожиданно, что заставила поперхнуться обеих собеседниц.
– Меня?
– На кого?
– За что ты со мной так?
– Где ты найдешь гомосексуалиста?
Жуций присвистнул, но промолчал, также поражённый неожиданным поворотом шоу «Отверженные».
– Да, отсталая у нас всё-таки семья, – помолчав, согласилась Сопля. – На весь Южный Форт ни одного гея… Может, чела какого-нибудь загримируем?
– Ты совсем сдурела? – опомнилась тётка Дурич. – Во-первых, зачем нам геи, когда есть Штанина? Во-вторых, зачем вообще геи?
– Мама, вы совершенно не понимаете современность, – надула губки Сопля. – Геи нынче в тренде. И только тупые одноглазые гомофобы этого не понимают.
– Наша современность всегда одинакова: грабим – пьём виски – снова грабим, – сообщила дочери Маманя. – Без вариантов. Куда ты здесь гея вставишь?
