– Не хочешь поддержать своих? – язвительно осведомился Иголка, указывая на дерущихся Дуричей. – Гниличи наседают.
– Я – Шибзич! – с достоинством ответил Копыто, глядя на бойца со значением.
– А зачем себя Дуричем называл?
– Для пользы.
– Какая может быть польза, если ты теперь не наш вовсе? – продолжил наседать Иголка, которому давно надоела власть уйбуя и хотелось честных и справедливых изменений. Особенно ему хотелось самому встать во главе десятки, но пока не получалось. – Как мы с тобой на дело пойдём? Вдруг ты в самый главный момент скажешь: не брат ты мне, и сбежишь к своей Мамане под крылышко.
– Я тебе покажу Маманю! – проревел пролетевший мимо Дурич, и Шибзичи на несколько мгновений смолкли, ожидая, чем закончится полёт. Полёт закончился смачным ударом об стену, в результате которого летающий Дурич потерял сознание, а Шибзичи продолжили культурное общение.
– Мля, Иголка, отвянь, зараза, – велел Копыто, почёсывая себя под банданой. – У нас в натуре серьёзная тёрка, правда, Контейнер?
Здоровяк, которому очень нравилось, что уйбуй не только позвал его на совещание, но ещё и спрашивает о разном, важно кивнул.
– Что за тёрка? – спросил Иголка.
– Короче, нужен подвиг, – сообщил Копыто.
– Дуричам? – не удержался скандалист.
– Ещё раз пикнешь – повешу, – прошипел уйбуй. – Я серьёзно.
– Вешать не сможешь – там теперь съёмочная площадка.
– Жуций только рад будет повесить тебя в прямом эфире, – ухмыльнулся Копыто. А заметив, что боец вздрогнул, не преминул развить тему: – Он давно просил кого-нибудь казнить, но у нас всё не складывалось: великий фюрер хочет казнить Маманю, но боится, потому что королева обидится, а пацанов никого казнить не хочет, потому что тогда они могут обидеться и сдуру поддержать Маманю, и сковырнуть великого фюрера. В результате давно никого не вешали, а от этого в семье шатание и трезвость. А тут, смотри, как хорошо получается: мы тебя повесим, семью взбодрим, да ещё Жуцию дадим хорошую картинку для шоу, за что он нам денег отвалит.
– Зачем ему кого-то в шоу вешать? – поинтересовался Контейнер. – У него и так всё хорошо.
– Всё хорошо, а будет лучше, – пожал плечами Копыто. – Это же про отверженных, типа, помойка, злые нравы, все дела… Там нельзя никого не вешать, раз виселица уже в кадре.
Здоровенный боец с пониманием хрюкнул. А мелкий – побледнел.
– Мы тебя повесим, а они тебя потом обсудят, – продолжил резвиться уйбуй. – Прикинь, Иголка, Сопля сидит со своими дебилами и трещит о том, какая жизнь несправедливая, как всё нехорошо устроено, вокруг кризис, коррупция, и Штанина не даёт Бублику, а на заднем плане твои ноги трепыхаются, ещё тёплые.
– Заткнись!
– А потом Буженина начинает рассказывать, как к ней вчера Асфальт приходил, а твои ноги уже выпрямились и такие ровные-ровные, чуть слева за Соплёй…
– Заткнись!
– Мля, Иголка, Жуций за такой кадр кучу бабла отвалит.
Иголка всхлипнул:
– И ты прославишься.
– Бабам нравятся ноги, – подтвердил Контейнер.
– Бабы – дуры! – просвистело мимо, и Шибзичи дружно проводили взглядами переброшенного через них Гнилича. Сражение постепенно затухало, но в воздушном пространстве «Средства от перхоти» ещё перемещались опознанные и неопознанные тела.
– Какой подвиг тебе нужен? – угрюмо спросил Иголка, вытерев под носом.
– И зачем? – поинтересовался любопытный Контейнер.
– Затем, что от баб житья не стало, а сделать с ними ничего нельзя, – объяснил Копыто, надеясь заткнуть здоровенного подчинённого, но не получилось.
– Это точно, – согласно кивнул Контейнер и быстро, чтобы не успели перебить, продолжил: – Меня вчера Заноза в коридоре пихнула. Я иду, а она тоже, я мимо, а она в меня такая, как будто лестница узкая, и в бочину мне. Я ей такой: сдурела, дура? А она такая: скоро будете нам педикюр по утрам в постель приносить. Узнаете, каково это – быть женщиной! Мля, куда только Сантьяга смотрит?
– А куда он смотрит? – машинально осведомился Копыто.
– Вот и я говорю, – развёл руками боец.
– Ну, точно не на Занозу, – хихикнул Иголка.
– Пусть только попробует.
Дикари помолчали, представляя, что именно сделает Контейнер с Сантьягой, если тот «попробует», ничего хорошего не надумали, и Копыто продолжил:
– Короче, пацаны, подвиг нужен, как виски. А самое крутое – это отыскать грузовик с запчастями, который ты, Иголка, сюда приволок, а потом потерял.
– Я не знал, что там запчасти.
– Теперь лучше молчи.
– И я его не терял – его кровососы забрали!
– Ты притащил, значит, за него отвечаешь, – резонно заметил Копыто. – А раз грузовика теперь нет, значит, ты его потерял.
– Мля, уйбуй, ты меня реально выводишь своими придирками! – не выдержал Иголка. – Если ты такой умный, то почему сам его не защитил?
– Ты грузовик притащил.
– А ты его продавать полез, – парировал Иголка.
Копыто прищурился, соображая, не дать ли зарвавшемуся бойцу в ухо, и Контейнер, воспользовавшись короткой паузой, разрядил обстановку.
– Почему грузовик – самое крутое? – спросил он, непонимающе глядя на уйбуя.
– Потому что он всем Великим Домам нужен, и если мы его им дадим, то это будет такой подвиг, после которого мы Маманю с Соплёй повесим, на фиг, и никто не вякнет, – отрывисто сообщил Копыто. – И снова в семье будут грабежи и великий фюрер.
– А как ты его вернёшь, если фургон в портал провалился, и теперь его уже, наверное, давно продали?
– Никак, – вздохнул Копыто и покосился на Иголку: – Ты когда с девкой той общался, она тебе что говорила?
– Она Урбека искала, – поднатужившись, припомнил боец. – Тоже продать фургон хотела.
– Это понятно.
– Она воровка? – вдруг заинтересовался Контейнер.
– Не похоже… Ведьма вроде.
– Почему ты спросил? – насторожился Копыто.
– Зачем ведьма грузовик украла?
Несколько секунд дикари пытались поставить себя на место неведомой человской дуры, которая дура и где-то прихватила наполненный подозрительными «запчастями» фургон, но у них не получилось. Итог попыткам подвёл Контейнер: развёл руками и со вздохом произнёс:
– Кто их, ведьм, разберёт.
– Жаль, что она погибла, – пробубнил уйбуй.
– А точно погибла?
– Точно погибла, – тут же ответил Иголка. – Кабину взорвало, и её небось изнутри размазало тонким слоем.
– Жаль.
