Кисонька зарыдала. Я обнял её. Она сначала оттолкнула меня, а затем прижалась.
– Я плачу, – всхлипнула Кисонька. – Даже не потому, что они расстались. Хотя это ужасно грустно. А потому, что я ничего не могу поделать. Раньше я давала ей советы, могла в чём-то помочь, где-то подстраховать, а теперь она сама всё решает. Это целиком её решение и её жизнь. Это значит, что она взрослая, а я старая.
Мы стояли рядом с деревцем. Оно торчало из не успевшей высохнуть утоптанной земли и больше походило на случайный прутик, чем на что-то, имеющее перспективу. Но если приглядеться, становилось понятно, что деревце окрепнет, пустит корни, опутает корнями недра, осколки, резинки, железяки и останки.
– Ты вырастешь, раскинешь ветви, будешь отбрасывать огромную тень, станешь домом для насекомых и птиц.
2
Дом сиротки был похож на тёрку для сыра – каркас с дырками.
Подъезды заколочены.
Все, кроме крайнего.
Мы вошли.
◆
Нас встретили вечные дворецкие таких мест – запахи гари и разложения. Они не впускали нас, но мы вошли, и тогда они взялись сопровождать нас повсюду.
◆
Перед нами предстал мир без железа.
Перила, трубы, отопительные батареи, электрические щитки вместе со счётчиками, железные двери вместе с коробками, чугунные ванны, оконные ручки, замки, все металлические предметы были спилены, свинчены, вырваны и увезены.
Дом обезоружился прежде, чем пройти в рамку последнего металлоискателя.
Повсюду было влажно. Едва люди покинули это место, как крыша протекла, а дождь стал заливать в окна.
Лестница была завалена обломками и рухлядью.
Под ногами хрустело.
◆
Мы заглянули в случайную квартиру.
На стене ещё действующий календарь.
Дверной наличник испещряют зарубки детского роста, жирные пятна на обоях сообщают, что недавно здесь спали.
Мы поднялись на чердак и прошли к нужному подъезду.
Чтобы не ошибиться я загибал пальцы.
Я плохо считаю, но хорошо ориентируюсь.
А вот и её подъезд.
3
Вскоре после избиения тарелок мы с Кисонькой получили отставку.
Бабуси сделали выбор в пользу другой пары.
Нас попросили не приходить и не звонить.
От помощи при переезде в новую квартиру отказались.
Я повторял подхваченное у сиротки слово.
Ёба, ёба, ёба.
◆
Кисонька урезонивала меня.
Те богаче нас, они смогут больше дать малышке.
У нас дочь, а у тех никого.
Она подвижная, а он спортсмен. С ним ей веселее, чем с тобой. В смысле, со мной.
Да и звонков непонятных больше не будет.
◆
Мы благородно отошли в сторону, но однажды, оказавшись неподалёку, не смогли удержаться, решили хотя бы посмотреть издалека.
Дом мы застали покинутым, ожидающим сноса.
Неведомая сила, та, что заставляет заглянуть в гроб, что подталкивает к краю вокзального перрона, повлекла нас внутрь покинутого дома.
Пробравшись через чердак, мы спустились на её этаж и вошли в квартиру.
4
Мы чувствовали, что можем сказать друг другу что-то душераздирающее, и воздерживались от слов.
Мы разглядывали знакомые помещения, лишённые обстановки.
Полированную «стенку» вывезли, телевизор вывезли, пианино оставили.
Мерцающий музыкальный инструмент стоял наискось у стены.
Двигали, двигали и решили бросить.
Зато автомобильной дверцы, защищающей от излучения энергетического разлома, не обнаружилось. Ржавую дверцу увезли, а пианино оставили.
Шучу.
Пианино тоже увезли, это я соврал, не знаю зачем.
◆
На полу в комнате сиротки зияла угольная клякса кострища.
Среди головешек угадывались детали кроватки.
Энергетический разлом дал о себе знать.
Или бомжи переночевали.
Угли навеяли мысли.
Решил на месте свериться с телефоном.
Ну не удивительно?
Дом сиротки построен вдоль улицы, бывшей некогда частью Старой Калужской дороги, по которой император французов дошёл от Москвы до нашей деревни и дальше до самого Парижа.
5
На стенах виднелись тёмные точки.
Я подошёл ближе.
Улитки.
Привлечённые влажностью, они наползли в квартиру.
По углам валялась одежда.
Одежда сиротки.
Бабки твердили, что добрые люди дарят им слишком много одежды.
Сандалия, листок клетчатой бумаги, пакеты.
Что в пакетах?..
◆
Спустя годы сиротка не найдёт и меня не вспомнит.
В пакете боа.
То самое, подаренное мною в бытность Дедом Морозом.
◆
Шуршание полиэтиленовой упаковки смутило. Будто окружающая тишина вот-вот сменится симфоническим концертом и любой шорох неуместен.
Я сунул находку в карман.
Какое-то неприятное постыдное чувство торжества было во мне.
Меня отсюда выставили, а я вот пришёл сам и никто теперь мне не указ. Расхаживаю барином.
– Можешь помочь? – спросила Кисонька.
– Что делать?
– Плинтус можешь оторвать?
– Ты хочешь разрушить дом раньше Собянина? – пошутил я.
Не ожидая бурной реакции на свой юмор, я порыскал среди хлама, нашёл старый кухонный нож, загнал в щель между плинтусом и стеной и принялся отгибать. Повторив это в нескольких местах, я скоро полностью снял старую длинную деревяшку. Мог бы грубо вырвать, всё равно пропадёт, но почему-то сделал всё бережно.
Пока я ставил плинтус в угол, гвоздями внутрь, Кисонька подняла что-то с пола.
– Тайник?
– Мы с ней играли и спрятали тут. Лучше заберу, жаль, что пропадёт.
На ладони у Кисоньки лежал её крестик.
6
До ушей донёсся звук шагов.
Когда слышишь шаги в заброшенном доме, настроение меняется.
Страх лучше всего отогнать движением на-встречу.
Я вышел в коридор и увидел женщину с полным ведром.
– Хорошая примета, здравствуйте! – улыбнулся я женщине.
