— Считаю, что свою часть нашего договора я выполнил. — Доктор убрал сосуд, щелкнул замками портфеля и открыл дверцу машины. — Почитайте об алхимии на досуге, Анна. Начните, например, с Путье — я вам потом объясню, почему именно с него. А может, и сами поймете, на дурочку вы не похожи. Хорошенько вникните в тему алхимии, она того стоит. И обо всем напишите. А когда будете писать, помните, Анна, что проблема заключается не в океане, полном жемчуга, но в самом искателе жемчуга…
«Что он имел в виду?»
Но она спросила о другом:
— Доктор, вы не знаете, что стало с Романом Башаровым?
— Конечно, знаю. — Лоренц и глазом не моргнул, словно с самого начала был готов к этому вопросу. — Ваш коллега расспрашивал меня о левитации. Мы вообще о многом с ним говорили. Мне показалось, что интерес к этой теме у него искренний. Или, как пишет ваш брат-журналист, неподдельный. Пришлось уважить человека и рассказать. А поскольку я не привык быть голословным, то счел своим долгом подкрепить рассказ практическим опытом. — И Лоренц стал выбираться из машины. — Я вообще весьма практический человек, как вы, надеюсь, успели заметить, — добавил он уже с улицы. — Нет-нет, не нужно меня провожать, — остановил он Аню, открывшую было дверцу со своей стороны. Он не хотел, чтобы она выходила из машины и видела, в какую сторону он пойдет, что ли?
— А как с вами можно связаться? — спросила она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал как можно простодушнее.
— Думаю, это лишнее. При необходимости я сам вас найду.
Захлопнув дверцу, Лоренц исчез в темноте. Реальность слегка подрагивала; ее концы не сходились с концами. «Как все это понимать? Кто вы, доктор Лоренц?»
Минут через пять Аня включила зажигание. В машине остался слабый неприятный запах, и пришлось опустить стекла, чтобы проветрить салон на ходу. «Путье… Кто такой Путье?»
На обратном пути она несколько раз принималась рассматривать то, что раньше было ее талисманом, и решила, что утром обязательно покажет это Сафару Гурееву, если он, конечно, в Москве. Уж Сафар-то сразу определит, золото это или что другое.
Часа через три Аня обложилась книгами об алхимии. Для этого пришлось ни свет ни заря разбудить приятеля Игорька Виноградова, обладателя колоссальной библиотеки, унаследованной им от отца, жизнь положившего на алтарь биохимии и сопредельных наук. Больше часа Аня провела в его «книжной комнате» (термин Игорька), листая ксероксы трактатов и толстые огромные инкунабулы в тяжелых обложках, рассматривая на картинках бородатых мудрецов в окружении колб, птиц и загадочных иероглифов. Содрогаясь от мысли, что во все это придется вникнуть (ой-ля-ля!), она набила книгами сумку, поставила ее на заднее сиденье и поехала домой. Да, прежнего скепсиса по поводу алхимии в ней заметно поубавилось, что и говорить.
Было осеннее субботнее утро, серое небо висело над городом, и «Эхо Москвы» обещало к обеду дождь. На одном из светофоров Аня сделала открытие, поразившее ее едва ли не больше опыта с талисманом: диктофон «Гурвиг», верой и правдой служивший ей и в сауне, и на сорокаградусном морозе, не записал ни слова доктора Лоренца. В другое время она наверняка отнеслась бы к этому без особого драматизма, но только не сегодня. Уж слишком много странного было для одного раза. Она слушала свой голос, и еле слышное шуршание пленки вместо реплик доктора, и этот странный расклад нравился ей все меньше. Да еще Рома Башаров со своей телепортацией… «Пришлось уважить человека и рассказать… Счел своим долгом подкрепить рассказ практическим опытом…» Как хочешь, так и понимай.
Дома Аня сварила побольше кофе и, пока он остывал, стояла под контрастным душем, задним числом сканируя свои впечатления от встречи. По опыту она знала, что первые впечатления самые ценные, поэтому прислушивалась к себе внимательнейшим образом.
Ну что тут можно сказать? Впечатления самые противоречивые. Он тактично подчеркнул ее полную некомпетентность в области алхимии и (если талисман действительно превратился в золото) убедительно показал практическое существование оной. То есть алхимия — это не только «туманные трактаты, изначально оторванные от реальной действительности (цитата из ее статьи) и бородатые средневековые пиплы с пипетками», а вполне прикладная наука. Или искусство? Или отрасль? Отрасль чего, химии, что ли? Почему он вышел именно на нее? Из-за статьи? По большому счету статья, конечно, очень слабая, дилетантская, но ведь она следовала концепции шефа о «нашем читателе, которому-де нужна не истина, а загадка». У Ани были принципиальные возражения на этот счет, но она прекрасно помнила старый русский фразеологизм про свой устав и чужой монастырь, откуда можно вылететь в два счета, глазом моргнуть не успев. Тем более что шеф взял ее в свои «Загадки» единственно из-за Г. К. Чебракова, одного из его стратегических спонсоров. Пока Г. К. содержит журнал, выгнать ее шеф, положим, не рискнет (он же не знает, насколько они с Г. К. близки), но может создать такую «невыносимую легкость бытия», что мало ей не покажется. Поэтому нужно целиком и полностью соответствовать уставу монастыря, согласна она с ним или же нет. Таковы условия игры. К тому же, положа руку на сердце, журналистка из нее фиговая и явно не стоит тех денег, которые платит ей шеф (читай Г. К.).
Набросив на мокрое тело халат, Аня села за стол и вдруг подумала: а действительно ли это был Лоренц? Хм… Может быть, не Лоренц, а какой-нибудь самозванец?
Да ну, бред какой! Что-то уж больно подозрительной она стала, все кругом какие-то козни мерещатся. Но почему все-таки не записался его голос? Ее — записался, его — нет? Мистика какая-то, честное слово. А может, у него с собой была глушилка? Она читала про шпионский реквизит, когда делала материал о Киме Филби, там упоминалось про такие штуки. Только зачем они Лоренцу?
Аня отломила дольку шоколада, сделала глоток кофе и раскрыла один из фолиантов, который облюбовала в «книжной комнате» Игорька в основном из-за красивого коленкорового переплета. Книга называлась «Источники химической философии». Денек балансировал на грани реальности, а тут и дождик забарабанил по подоконнику, и в этом дождливом пространстве функционировал странный человек, называющий себя доктор Лоренц, за несколько минут исказивший репортерскую рутину Ани Зотовой на какой-то свой непонятный лад.
Итак, алхимия долгое время считалась суеверием или в лучшем случае опальной предтечей химии и играла связующую роль между средневековой религией и философией. (Это было более-менее понятно.) Многие считали, что алхимики просто-напросто занимались изготовлением золота. (Это тоже понятно.) Ее адепты (т. е. те, кому удалось создать философский камень), пытаясь освободить дух, скрытый в материи, видели смысл Великого Деяния в символическом воссоздании бессмертной сути собственной души. (Здесь уже начинался туман.)
«Что это за дух, скрытый в материи? — думала Аня, листая талмуд и разглядывая картинки. — Что за Великое Деяние такое?»
В конце книги был словарь алхимических терминов, где Аня выяснила, что выражение Великое Деяние обозначает конечную цель всех алхимических операций, первым подступом к которой является создание философского камня. А совокупность операций, которые приводят к его созданию, называется магистерией. Она запустила ноутбук, создала папку «Алхимия» и завела отдельный файл под названием «Термины», куда и скопировала определения Великого Деяния и магистерии. И стала читать о Путье.
