— Да ладно вам, — пробормотала Аня, с каждой минутой проникаясь к нему все большей симпатией, — ничего я не подумаю…
— Ну хорошо… — Доктор помолчал, собираясь с мыслями. — Лет эдак двадцать пять тому назад был я человеком легкомысленным или, как раньше говорили, ветреным. Девушки были ко мне всегда благосклонны, и я этим, признаюсь, пользовался, простите уж за откровенность и некоторый цинизм. Пользовался, а семью заводить не хотел. Предпочитал свободу, да и сейчас предпочитаю, по правде говоря. К тому же характер моей деятельности предполагает постоянные перемещения по земному шару, — о какой семье можно тут вести речь?
Словом, в один прекрасный момент в одном маленьком городе Эн одна милая женщина родила от меня дочь, которую назвали Кленой. Спустя какое-то время нам с этой женщиной пришлось расстаться, я уехал в другие пенаты, потом в третьи, в четвертые, но иногда, когда дела позволяли, я приезжал в этот городок, чтобы тайком посмотреть на дочь. Я всегда был достаточно сентиментальным человеком. Часами просиживал в одном укромном местечке недалеко от их дома, чтобы увидеть, как она выходит или возвращается, и с каждым приездом замечал, как она растет и удаляется от меня. Знаете, это такое ужасное чувство — когда ты видишь своего ребенка и не можешь к нему подойти.
— Почему же? — тихо спросила Аня.
— Почему? А такой у нас был договор с ее матерью: я исчезаю для них бесследно. Она была максималисткой, видите ли, и в ее палитре существовало только два цвета: черный и белый. Уж не знаю, какой она стала сейчас, но в молодости на дух не переносила такое понятие, как «компромисс». Ну да ладно. У нее уже был другой муж, и я несколько раз видел, как они всей семьей выходят на прогулку: дружная милая семья, — а я сидел в кустах и кусал кулаки, чтобы не завыть, как собака. Этого чувства не объяснить тому, кто его не испытал. Ничего не знаю страшнее.
Пару лет спустя за тысячу километров от города Эн, а именно — в Москве родилась у меня еще одна дочь. Ее назвали Оксаной. И ситуация повторилась: мы расстались с ее мамой, но она была не такой радикальной женщиной, как мать Клены, поэтому с Оксаной встречаться я иногда мог. Но лучше бы я этого не делал и сейчас объясню почему.
Видите ли, Анна, много лет моей жизни я отдал изучению всякого рода тайных знаний, которые, дескать, дают человеку возможность развить в себе уникальные способности. Все это имеет явно демоническое начало, и в Бытии об этом черным по белому написано: «Попытки постичь оккультные, тайные знания суть внушенное врагом стремление вкусить плода Запретного Древа, чтобы “стать как боги, знающие добро и зло”». Так что с точки зрения христианства это большой грех, потому что все эти тайные знания предполагают контакт с миром падших ангелов, то есть с бесами.
— Вы так хорошо знаете Библию? — удивилась Аня.
— Да как вам сказать… Просто у меня на тексты хорошая память. Очень хорошая. Если я что-то вдумчиво прочитаю, то уже не забуду. Знаете, это очень удобно… Так вот, с мамой Оксаны мы познакомились на одном из сеансов по телепатии, который я давал по просьбе профессора Васильева, моего близкого друга. Может быть, вы даже о нем слышали. Лаборатория Васильева уже много лет занимается парапсихологическими феноменами, в частности телепатией или, как ее еще называют, экстрасенсорным восприятием. Васильев определяет телепатию как «особую форму общения живых существ, выражающуюся в непосредственном влиянии нервно-психических процессов одного существа на нервно-психические процессы существа другого». Не правда ли, исчерпывающая и довольно здравая формулировка? Лаборатория проводит эксперименты, отслеживает по всему свету случаи так называемой спонтанной телепатии и всего сопутствующего ей… Почему у вас такое лицо? Вы не слышали о Васильеве?
Ане стало неловко. А еще журналистка!
— Нет, к сожалению. Я и о спонтанной телепатии первый раз слышу.
— Ну, это поправимо. Так называются всякого рода предчувствия надвигающейся катастрофы, ощущения несчастья, случившегося с близким человеком, который находится от тебя где-то далеко… Другие похожие чувства. Лаборатория Васильева как раз этим и занимается. А еще они пытаются использовать экстрасенсорное восприятие для изучения проблемы посмертия, то есть для установления контакта с сознанием умершего человека.
— А такое разве возможно?
— А почему нет? Таких случаев описано очень много. Кстати, чем не тема для вашего журнала?
— Да, но где взять материалы? — оживилась Аня, заинтересованная неожиданным поворотом разговора. — Наш шеф не любит голословия. Ему фактики подавай.
— В Санкт-Петербурге есть Институт мозга, и у них отличный, скажу я вам, архив. Попробуйте с ними связаться. Если у вас будет соответствующее письмо, я думаю, они пойдут вам навстречу. Мне они, во всяком случае, не отказали. Правда, это было давно, времена меняются, но, думаю, не настолько, чтобы отказать корреспонденту уважаемого журнала. Тем более, такому симпатичному корреспонденту, — добавил Лоренц и потянулся за своим коктейлем. — Так вот, когда меня интересовала тема контакта с умершими, я несколько дней, помнится, провел в этом архиве и много чего там нашел. Помню, документ некоего м-мм… по-моему, Шабера… Сейчас вспомню дословно. — Лоренц слегка помассировал точку, в которой сходились его густые брови, подумал. — «В декабре 17-го числа 1918 года в 8 1/2 часов утра, — писал Шабер, — я увидел на стене, в которую упирались мои ноги (я лежал на кровати), овальной формы светлое пятно. На моих глазах оно стало расти, превратившись в светлую фигуру девушки. В этом видении я узнал мою лучшую подругу Надежду Аркадьевну Невадовскую, находившуюся в то время в г. Петрограде… — Пауза, Лоренц вспоминал дальше. —...Улыбнувшись мне, она произнесла какую-то фразу, из которой я уловил только последнее слово: «…тлена». После этого фигура девушки стала как бы уходить в стену и затем исчезла. Точный мой рассказ о происшедшем был в тот же день зафиксирован на бумаге и скреплен подписями пяти лиц…» — Еще одна пауза. — Нет, «шести лиц», — поправил себя Лоренц. — …«А 23 декабря 1918 года мною было получено письмо от матери Нади, Евгении Николаевны Невадовской, письмо, в котором она извещала меня о смерти Нади, последовавшей в 8 ч. 25 минут утра 17 декабря 1918 года. Последние слова покойной были: «Боря, нет праха, нет тлена».
Лоренц словно читал текст, разворачивавшийся перед его внутренним взором, и Аня, которая впервые оказалась свидетелем такого, смотрела на него во все глаза. Она верила ему, она верила ему безусловно, мало того, она чувствовала, что все больше подпадает под обаяние этого человека и ничего не может с собой поделать. Доктор Лоренц словно обволакивал ее мягкой невидимой паутиной, и она начинала понимать, что он имел в виду, когда говорил о девичьей к нему благосклонности. Они общаются всего ничего, а он уже имеет какую-то непонятную власть над ней, сокровенную, необъяснимую и почему-то ужасно желанную, — Аня понимала это и к своему большому стыду чувствовала, как в ней поднимается из своих потаенных глубин желание, чтобы он сорвал с нее одежду и прямо здесь, в этом баре, овладел ей у всех на глазах, — вот чего Ане хотелось. Такого с ней еще не было. Она и не знала за собой такого бесстыдства. Впрочем, это накатывало волнами, то слабее, то круче, а то становилось и вовсе нестерпимым, и тогда Аня опускала глаза, чтобы он ничего не заметил, и тискала, тискала под столом сумочку, как бы вминая в нее эту свою минутную дурь.
