Недостаточно вместительный, чтобы перевезти Портера и с ним два трупа.
Портер не понял своей ошибки, пока не сбросил мертвецов на швартовочную платформу в шестидесяти футах внизу. И на этом попался. Тащить наверх неживой груз по почти вертикальной лестнице трудно. В лодке нет места для двух тел. Если отдать одну из жертв на волю прилива, ее со временем прибьет к берегу, где ее обнаружат. Однако отлив открыл еще одну возможность.
Он мог зарыть одно из тел в песчаной отмели.
Портер выбрал Эмму Дерби из практических соображений. Возиться долго на виду нельзя – могут заметить. Женское тело меньше мужского – не придется рыть большую яму. Вряд ли у Портера была с собой лопата, но мягкий песок поддавался лопасти весла. Копать глубоко не требовалось – только чтобы во время отлива не показалось то, что спрятано в песке.
Когда полицейские очищали останки Эммы Дерби, в яму лилась морская вода. Пока женщина лежала под башней морского форта, крабы успели хорошо потрудиться. Большинство кожных покровов и мягких тканей исчезли, остались только кости и покрытые грязно-белой коркой трупного жировоска хрящи. Волосы превратились в ком песка, отделились от черепа, но, залепив пустые глазницы и кости лица, оставались длинными и темными. Хотя не было никакого сходства с красивой, уверенной в себе женщиной на фотографии в эллинге, я не сомневался.
Мы нашли сестру Рэйчел.
На вскрытие я не пошел. Таково было условие Кларк, с которым она допустила меня на извлечение хрупких останков: я мог наблюдать за операцией, давать советы, но не более. Пришлось, пусть нехотя, согласиться, но, может, это было к лучшему – я действовал из последних сил и на адреналине. И то, и другое кончалось.
Во второй раз за сутки я вернулся в Лондон, проспал шесть часов, принял душ и соорудил из найденных в холодильнике продуктов ужин. Пытался позвонить Рэйчел и трусливо обрадовался, когда вызов переключился на голосовую почту. Пусть новость о сестре она узнает от полиции, а не от меня. Мне не хотелось с ней говорить до того, как ее и Траска официально проинформируют. Я все-таки раздумывал, не набрать ли ей еще, когда зазвонил городской телефон – Кларк хотела ознакомить меня с результатами вскрытия.
– Разумеется, никаких отпечатков пальцев, поэтому мы проводим двойную экспертизу – по карте дантиста и ДНК, – сообщила она. Я удивился, что старший следователь соизволила мне позвонить. Не ожидал от нее такого. – Но одежда и украшения соответствуют тем, что были у Эммы Дерби. После того, что случилось с Лео Уиллерсом, я не спешу с выводами, но в данном случае можно с достаточной степенью вероятности предположить, что труп ее.
– Как она умерла? – спросил я, разминая спину. Мышцы еще не отошли от пытки холодной водой в эллинге, и их продолжало сводить.
– Фреарс считает, что ее задушили. У нее сломана подъязычная кость и шея. Хотя это может быть результатом падения с высоты. Те же множественные переломы, что у Марка Чэпла. Видимо, Портер сбросил обоих с башни.
Вероятная причина смерти не была неожиданностью для меня. Случайную свидетельницу Стейси Кокер Портер тоже задушил, потому что хотел заставить замолчать. Но никакого чувства удовлетворения это подтверждение не принесло.
– Лодку Лео Уиллерса обнаружили в устье, – продолжала Кларк. – Возможно, ее отнесло туда приливом. Но, похоже, Портер плавал на ней в форт. На газоне Уиллерса есть свежие следы от покрышек «Даймлера», следовательно, он возвращался в Уиллетс-Пойнт за машиной и в спешке уехал. – Кларк не требовалось объяснять горечь, которая звучала в ее голосе.
– Второго ружья в лодке не нашли?
– Нет. Не нашли. Зато нашли следы пороховых газов на забортном моторе. Думаем, они попали туда с его перчаток. А подтверждает версию, что Портер избавился от ружья на обратном пути из форта. Были также следы крови.
– Чэпла?
Сказав, я тут же сообразил, что такое невозможно. За семь месяцев дождь и морская соленая вода их бы безвозвратно уничтожили.
– Нет, не Чэпла. Можно предположить, что Портер, после того как привез тело в устье, все тщательно протер. В лодке более свежая кровь, причем двух типов. Один соответствует крови самого Портера, видимо, накапала с поврежденного после выстрела в железную дверь лица. Другой с его подошвы. – Кларк на мгновение запнулась. – Соответствует крови Боба Ланди. – Мы помолчали. Кларк кашлянула. – Мы известили родных Эммы Дерби. У них без того много неприятностей, а тут еще это. Будем надеяться, что черная полоса для них закончилась. И последнее: на вашу почту по ошибке отправили электронное письмо. Я буду признательна, если вы его удалите.
Нехарактерная ошибка для Кларк, но она уже сутки на ногах.
– Хорошо, – пообещал я, не придав ее словам значения, но она еще не кончила.
– Напутали с недосыпу. – Ее тон слегка изменился. – Для вас письмо не представляет интереса, но я прошу вас никому о нем не упоминать.
Во мне проснулось любопытство.
– Разумеется, не буду.
– Тогда все в порядке.
– Удалю в лучшем виде.
– Спасибо, доктор Хантер.
Кларк повесила трубку. Что еще за загадки? Я направился к компьютеру. Отправленное несколько минут назад письмо находилось в папке входящей корреспонденции. Не было ни темы, ни текста, только вложение. Немного поколебавшись, я открыл его.
Вложение представляло собой копию свидетельских показаний. Когда я увидел, чьи они, мою усталость сняло как рукой. Подавшись вперед, я стал читать о событиях двадцатипятилетней давности.
Лето, когда Лео Уиллерсу исполнилось девять лет, было отмечено долгим периодом небывалой жары. Августовские температуры поднимались до уровня средиземноморских, грозя засухой и нехваткой воды. Днем царило безветренное пекло, ночью мучила влажная духота.
Но Лео это не огорчало. Он наслаждался солнцем, а бриз с моря у летнего дома родителей помогал переносить обжигающий зной. Вдали от придирчивых взглядов учителей закрытого интерната и одноклассников с их стайной психикой он мог наконец расслабиться. Наедине он был самим собой.
А в обществе остальных людей ощущал себя существом другого теста.
В Уиллетс-Пойнте его предоставляли самому себе, за исключением воскресных обедов и визитов изредка приезжающих для охоты гостей, когда он должен был принимать участие в общем веселье. Все остальное время родители позволяли ему развлекаться самому. И одиночество ему давалось легче, чем общение с ними. Особенно после того, что произошло на Пасху.
Лео понимал, что это нехорошо, но однажды незаметно проник в родительскую спальню и стал примерять материнские платья. Обычное смущение и неудовлетворенность отступили, как только он увидел себя в зеркале преобразившимся. Пусть наряды были ему велики, отражение демонстрировало его истинную сущность. Фальшивым был повседневный Лео.
Он рассчитывал провести в спальне несколько минут, но потерял ощущение времени и попался. Лео никогда не видел отца таким рассерженным. Это было страшнее его обычного холодного презрения. Он бросился к матери, надеясь, что та вмешается, но она отвернулась.
