— Ну, туда, по улице... В сторону Понуры... — несколько замешкавшись, торопливо, сбиваясь, продолжала Татьяна.
Но женщина уже не слышала ее последних слов. Молча, бросив грабли, она развернулась и пошла под гору. Чем ближе к дому подходила обеспокоенная мать, тем медленнее и неувереннее были ее шаги. С каждой сотней метров все острее росло беспокойство и тревога.
В ограде дома никого. Все тихо и спокойно. Дверь дома на щеколде. В доме тишина. Только едва слышно, каким-то предупреждающим набатом тикают часы. Женщина позвала дочь, заглянула в комнаты — никого. Лишь под столом, гневно сверкая зелеными глазами, принюхиваясь к полу, грозно воет кошка. В доме, на кухне, как всегда, чистота и порядок.
Мать хотела выйти на улицу, но тут неожиданно для себя отметила, что в кухне чего-то не хватает. Остановившись, какое-то время осматривалась, пока, наконец, не поняла, что в доме отсутствуют домотканые половики.
«Что же это? Что, Наташка полы вымыла? — в изумлении подумала женщина. — Но ведь Маша вчера вечером...»
Сердце екнуло, опустилось. Руки ослабли, ноги подкосились. Плохо владея слабеющим телом, она присела на табурет и в состоянии подавленности, отрешенности стала смотреть под стол, где сидела кошка. Она смотрела, но не видела кошку, потому что, находясь на грани ужаса, пытаясь оттолкнуть парализующую мысль, старалась рассмотреть то, что лежало перед оскалившейся мордочкой животного, — четыре небольших «гвоздика», как будто специально аккуратно уложенных рядом и покрывшихся несвоевременной, изъедающей ржавчиной.
Женщина смотрела на эти гвоздики очень долго. Она уже поняла, что это совсем не то, о чем она думала раньше. Мать поняла, что это маленькие, ласковые, нежные, чуткие пальчики Наташки...
Обмякшее тело матери рухнуло на пол...
ГЛАВА 19
Петропавловский прииск погрузился в объятия летнего вечера. Прозрачно-голубое, бесконечное небо опрокинулось над бездонным озером. Ярко-красное самородное солнце озолотило крутолобые горы прощальными лучами. Замерли лапы хвойных деревьев. Строгие кедры в благодарность за прожитый день распушили лохматые кудри-ветви. Предвещая хорошую погода, вытянули к зениту колкие лапы-руки ракетообразные ели. Раздухмянились смолистым запахом пышные пихты.
Где-то внизу у поворота разговаривает с камнями порожистая речка. Разгоняя комаров и прочую кровососущую нечисть, из дымокуров, разведенных коногонами, валит густой и едкий дым. Несколько вьючных лошадей, сгрудившись у дымарей, склонили понурые головы к влажной земле.
Устав от продолжительного трудового дня, примолк таежный прииск. Забросив утомительную, однообразную работу, разошлись по приземистым баракам и землянкам бородатые, угрюмые старатели. Не слышно голосов, собачьего лая, храпа лошадей и прочих звуков.
Но вот, нарушая спокойствие, в крайнем от реки бараке хлопнула дверь. На невысокое крыльцо вышел Могильников Сашка — Могила, замахал руками, разгоняя насевших комаров, и поспешил к дымокурам. Добавив в каждый из костров по небольшой охапке темно-зеленого мха, он подошел к стреноженным лошадям, проверил путы на ногах вожака и, довольно похлопав его по шее, пошел обратно в барак.
В длинном, просторном не по-таежному, низком бараке было сумеречно. Два небольших, врезанных между кедровыми накатами окна пропускали свет с улицы. В одно из них, выходившее на восток, застекленное — признак надвигающейся на тайгу цивилизации, — были хорошо видны ярко-золотистые краски вечера. В другое, выходившее на запад, сквозь мутный мочевой пузырь сохатого едва пробивался серый свет. Помещение густо заполнил едкий табачный дым, убивающий нудных комаров. На взгляд Саши, в подобных условиях не мог выжить не только комар, но и не курящий, не знающий старательского быта человек. Однако, следуя этикету таежного человека, Саша сел на свободное место на нарах и неторопливо, стараясь подражать хозяевам прииска, стал сворачивать козью ножку. В бараке висела напряженная, гнетущая тишина. Десять пар строгих глаз старателей в ожидании смотрели на Сашку, молча обдумывая страшные новости.
Неторопливо прикурив, Могила глубоко затянулся дымом и в пятый раз рассказал о случившемся в Чибижеке. Подробно, как будто он находился рядом, Сашка описал сцену ареста Андрея и Лехи. Взволнованно посматривая на блестящие глаза мужиков, он понижал голос до шепота, когда речь доходила до момента препровождения арестованных из Артемовска в Минусинск. Потом, выдержав необходимую паузу, Сашка с горечью рассказывал об убийстве девочки и о слухах, что будоражили приисковый поселок. Мужики молчали. Никто не верил, что Андрей и Леха украли со склада килограмм золота. Более того, никто даже не допускал мысли о том, что парни могли решиться на подобный поступок. Старатели знали, что ни Андрей, ни Леха не были способны на воровство. И Андрей, и Леха были людьми тайги, с простыми, открытыми характерами. Такие люди никогда не берут чужого, они сами готовы поделиться последним, что у них есть. Тем более мужикам не верили, что на краденое золото Андрей якобы купил своей девушке подарок. Этот факт был явно неправдоподобен. Человек, совершивший кражу такого масштаба, никогда не будет рассыпать крупинки благородного металла направо и налево, а спрячет украденное золото и сохранит его до лучших времен. Но были неоспоримые факты. Андрей заходил в склад. Один. После него исчезло золото. Этим все сказано.
После рассказа Сашки мужики вспомнили в мелочах события последних десяти дней. Наверное, все началось с того памятного вечера, когда Андрей и Леха привезли на прииск продукты. Это было связано с грандиозной гулянкой, а такие памятные ночи старателям запоминаются надолго. Но никто не видел, когда Андрей ходил в склад и заходил ли вообще. Сашка Могила говорит, что Андрей сам признался, что был в складе. Однако от золота отказывается. Слово Андрея — гранит! Он не врет. Если парень сказал, что не брал, значит, так и есть. Мужики верят этому, но поверят ли там, наверху? Через несколько дней после обоза из поселка пришел отряд конной милиции за золотом. Так было всегда. Старатели знали, что золото по приискам собирается один раз в две недели. Назначенный день сбора и вывоза отмытого золота из Петропавловского прииска приходился на вторник. В среду вечером совершенно неожиданно из Чибижека вновь пришел отряд конной милиции и арестовал Михалыча, Кузьмича, часовых Тимоху и Витьку. Временным управляющим прииском был назначен полномочный, а охранять склад стали два незнакомых милиционера.
Попытка выведать у часовых причину ареста Михалыча и Кузьмича не удалась. Грубым, молчаливым, скрытным оказался и новый управляющий. Выяснить ситуацию старатели попытались у милиционеров, охранявших склад, но те предупреждающе клацали затворами карабинов, не подпуская старателей к себе ближе чем на пятнадцать метров.
«Значит, дело слишком серьезно. Но что же могло произойти?» — угрюмо думали старатели, теряясь в страшных догадках. И предчувствия их не обманули. Сегодня Могила привез страшную весть, которая поразила даже самых бывалых мужиков, повидавших в своей жизни все, что только может преподнести жизнь.
