— И когда... это... было в первый раз?
— В ту ночь, когда ты убежала из машины...
— И часто происходило?
— Почти всегда, как только были вместе...
— А что потом?
— Как он узнал, сразу перестал встречаться. Просила его: «Увези в больниц}'». Он даже не посчитал нужным мне помочь. Сказал: «Сама виновата, это твои проблемы». Вот и допрыгалась... Пришлось ехать. Хорошо, хоть мамка не знает, а то бы все кудри выдрала.
— Большой срок?
— Почти два месяца... — На глаза Риты накатились слёзы, она уткнулась в подушку. — А если у меня больше не будет?!
Валя как могла успокаивала подругу, обещала, что всё будет хорошо, а сама дрожала от мысли, что, может быть, и ей вот так же придётся ехать туда, где вчера была несчастная подруга. Страх, ненависть, презрение, боль, отвращение — всё вновь смешалось в один прочный, неразрывный узел. Сознание стонало от мысли о произошедшем. Казалось, что острая боль, обида постепенно начали притупляться. Сейчас Рита вновь приоткрыла рану, с которой невозможно жить в одиночестве.
Возможно, всё было бы по-другому, если бы девушка поделилась с подругой, рассказала о своём горе. Но скромный характер, стыд, ожидание позора, страх заставили Валю промолчать. «Может, потом, когда-нибудь, когда всё пройдёт», — думала она, а сама не была уверена, что расскажет.
В дом вошла Мария Петровна. Девчата притихли. Валя привстала со стула, взяла фотографии, отобрала несколько снимков, подарила подруге:
— На память! А сейчас я пойду. Мне надо к Мешковым зайти... Сегодня второй день после похорон...
Женщина услышала разговор, прошла в комнату:
— Покажи, что за фотографии.
Валя протянула снимки. Женщина недолго их разглядывала, оценила по-своему:
— Смотри-ка! Дед Еремей, Саша, ты... Хорошая память. А это что за лани? Маралы?! Тоже хорошее воспоминание, а то Толька Лузгач да Косой, наверно, их уже забили.
— Как... забили?.. — едва слышно промолвила девушка.
— Так, приходили... Говорили...
— Тётя Маша! Разве так можно?..
— А мне что? Они сами пришли, предложили... Я цену не называла.
В душе гостьи хаос, смешение чувств. Она поняла, что случилось. Глаза заполнились слезами, губы задрожали, лицо побелело. Едва подбирая слова, она только и смогла спросить:
— Что, уже приносили?
— А я что? Они сами... Вон ноги на холодец, язык... Голову принесли целиком, тут, говорят, недалеко. Косой смеётся: «Смотри, тётка, какие краски, я специально принёс посмотреть». Мне что? Они несут за спирт. А мне куда деваться? — оправдывалась Машкалейка.
— А где... — едва выдохнула Валя. — Где голова?!
— Вон, в сенях...
Мария Петровна пошла на улицу, молодая соседка за ней. Там женщина сдернула со стола грязную тряпку. Валя увидела голову своей подруги маралушки Сони — маленькое, лопоухое создание, которое девушка так любила ласкать и гладить своими руками. Когда-то окрашенная в три броских цвета головка, сейчас была в пятнах крови. Наполовину прикрытые, стеклянные глаза смотрели прямо на кормилицу. В них отразилась мучительная боль: «Зачем же вы так, люди? Я вам доверилась...»
— Как же так... Тётя Маша?! — Валя в ужасе попятилась назад.
Машкалейка, понимая, что с девушкой происходит что-то непонятное, хотела успокоить её, протянула к ней руки:
— Так я что? Мне принесли, я просто взяла...
Валя отстранилась, с холодным лицом, свинцовым взглядом посмотрела на женщину так, будто она была главным виновником смерти Соньки. Презрение, отвращение, желание возмездия слились в один прочный ком. И было в этом взгляде столько силы, что Мария Петровна, в страхе хватаясь руками за стол, попятилась, прижалась к стене:
— Ты что это... Валька? Брось... Не дури...
Валя не думала изливать свою боль на женщину, хотя знала, что доля её вины есть. Она поняла, кто был палачом. В данную минуту видела перед собой усмехающееся лицо Косого, в котором не было и тени сожаления о происходящем. Она ненавидела это лицо, и в это мгновение желала только одного. Неукротимая волна мести заполнила её возмущённое сознание. Ещё не представляя, что может сделать, Валя выскочила из дома Даниловых, побежала по улице.
Торгашка, глубоко вздохнув, справившись с чувствами, шагнула в дом:
— Рита! Вставай, одевайся, беги к Сухановым, скажи, что-то с Валей происходит. Как бы чего не натворила...
Прошло не больше двух минут, как Валя ворвалась в дом Лузгачёвых. Желая встречи с Косым, девушка схватила первое, что ей попалось под руку во дворе. Это была старая деревянная лопата, которой Толик когда-то откидывал снег.
Увидев соседку с оружием в руках, хозяйка дома восприняла это как «очередной привет с большого бодуна». Проворно вскочив с дивана, Надюха спряталась под кровать в соседнюю комнату, ожидая, что будет дальше. Без всяких приветствий соседка осмотрела комнаты, откинула покрывало:
— Где Косой?!
— Дык... В тайгу с утра ещё ушли... — высвечивая синим лицом, выглянула из-под кровати хозяйка дома.
— На Осиновую гору, за маралом?!
— Да. Сказали, ещё бык стоит... Надо и его прибрать, пока другие...
— Когда придут назад?
— Сказали, к вечеру, — заикаясь, пролопотала Надюха и, наконец-то узнав Валю, робко полезла на белый свет. — Ой, Валюха... Это ты? Что-то я тебя сразу не признала. А ты что это с лопатой?!
Валя ничего не ответила ей, а так же, как и вошла, быстро выскочила из избы, бросила у крыльца лопату и, захлёбываясь слезами, побежала домой. Горечь, боль давила бременем: им мало матери и дочки, надо убить отца! Где-то глубоко, в подсознании, теплилась надежда: если поспешить, то можно успеть!
Бабушка Тамара встретила внучку на кухне, всплеснула руками:
— Что с тобой? Слёзы, как у белуги! Обидел кто, или ударил?
— Нет, бабушка, никто не обидел. Всё нормально, пусти, потом объясню... Где отец?
— К Мешковым ушли на поминки. Я тебя жду, вместе пойдём?
— Ты, бабуля, иди, я потом догоню...
Старушка заподозрила что-то неладное, сделала вид, что одевается, а сама украдкой стала наблюдать.
Та прошла в свою комнату, быстро, по-таёжному, переоделась, прошла в спальню к родителям. Там за шифоньером всегда стоит ружьё отца, оставшееся от деда. Когда-то Иван Фёдорович учил дочку стрелять, теперь навык ей может пригодиться.
Бабушка округлила глаза:
— Ты это куда?
— На гору пойдём... С Сашей. Пострелять, — соврала Валя, решаясь на отчаянный шаг.
— У отца спросила? — указывая на ружьё, заволновалась бабушка.
