А еще в романе есть две маленькие девочки. Дети в произведениях Фицджеральд часто проявляют удивительную, лишенную иллюзий зрелость, которой так не хватает окружающим их несчастливым представителям старшего поколения. И все они – от десятилетней Кристины Гиппинг из «Книжной лавки», которая говорит бездетной вдове Флоренс, что «жизнь ее обошла», до невозмутимой и «на редкость ответственной» двенадцатилетней Долли из «Начала весны» (The Beginning of Spring) – как бы берут на себя роль организаторов общества и носителей истины; именно они первыми разгадывают тайну разлада, возникшего между их родителями. «Они необычные детишки, – говорит приехавший в гости дядюшка Долли, – вряд ли, например, нам с Нелли когда-либо разрешали так же свободно участвовать в беседах взрослых». Предшественников тех детей, какими они изображены в романах Фицджеральд, можно, наверное, отыскать у Айви Комтон-Барнетт
[9], в описанных ею детских комнатах и школьных классах. Однако своему другу, который находил образы детей в произведениях Пенелопы Фицджеральд «поистине драгоценными», писательница возразила так: «Я с этим не согласна…Они в точности такие же, как и мои собственные дети; те тоже всегда все замечали». И все же эти «романные» дети не могут быть точно такими же, как дети реальные; а также, возможно, кое-какими чертами своих характеров они обязаны и тем, порой излишне самоуверенным, ученикам детской школы театрального искусства, где преподавала Фицджеральд; именно их она так ярко изобразила в романе «У Фредди», на страницах которого они целыми абзацами изъясняются на своем особом жаргоне, с маниакальной решительностью рисуя свою грядущую, непременно успешную карьеру. А детей в романе «В открытом море» Фицджеральд рисует одновременно и подражателями (т.е. «обезьянами»), и самобытными творческими личностями (т.е. «чудаками»).
В Марте и Тильде воплощены два самых симпатичных и любимых писательницей детских характера. Единственные дети на всем пространстве романа, они также служат ей – поскольку вечно прогуливают школу – средством и способом показать жизнь их родного причала и его историю. Шестилетняя Тильда, для которой весь мир – река, вдумчиво изучает этот мир со своего наблюдательного поста на верхушке мачты, возвышающейся над палубой баржи «Грейс»; она долгие часы проводит в мечтах, этаких снах наяву, в которых отражается и прошлое, и будущее. Разумеется, сегодня вы, приехав в Баттерси-Рич, с изумлением увидите, что берега Темзы выглядят совсем иначе, чем пятьдесят лет назад, когда Фицджеральд и сама жила там на старой барже; теперь, например, почти совсем не ощущается блеск того поздневикторианского Челси, который столь отчетливо чувствуют маленькие герои романа. Теперь на берегу на переднем плане возвышаются высотное здание Совета и прочие стеклянные зиккураты, а также кондоминиумы в форме парусов, да и суда, что стоят на якоре чуть выше моста Баттерси-Бридж, где была пришвартована баржа «Грейс», выглядят куда более достойными и процветающими. В этих местах, между прочим, в течение почти всего девятнадцатого века находился большой «Лодочный двор Гривза», и два поколения членов семейства Гривз служили там лодочниками – они много раз возили Тёрнера, а затем и Уистлера
[10], сумевшего уловить характер старого деревянного моста Баттерси-Бридж, написанного им прямо из лодки молодого Уолтера Гривза; его, кстати, Уистлер тоже научил писать красками и делать гравюры, и он вполне успешно изображал различные бытовые сценки на реке, используя приемы, показанные ему художником. Именно прекрасный ноктюрн Уистлера «Синее и Золотое: старый Баттерси-Бридж», на котором замечательно воспроизведена самая грязная и неряшливая часть Темзы, старый художник Уиллис и показывает Тильде во время их похода в галерею Тейт
[11]. «Уистлер был очень хорошим художником… – говорит девочке Уиллис и прибавляет, подчеркивая практическое видение художником изображаемого предмета: – Видишь, как раз начинается прилив, и этим решил воспользоваться вон тот лихтер…». Подобное отношение к описываемому предмету свойственно и самой Фицджеральд; и в данном случае она опирается на собственный, вполне реальный опыт, хорошо зная, что значит каждое покачивание и поскрипывание старых судов – эту науку за годы, проведенные на реке, она усвоила очень хорошо. И хотя в целом ее, пожалуй, можно было бы назвать осторожным лириком, но краткие и точные сведения о приливах и отливах, а также замечания о береговых и сигнальных огнях в ее устах производят не менее сильное, реалистичное впечатление, особенно описание сумерек, когда «казалось, что тьма поднялась прямо из реки, стремясь слить ее воедино с небесами», или рассвета, «того неуловимого часа, когда тьма, как бы рождаясь из тьмы, начинает подниматься над водой, и темные тени с каждой минутой превращаются в конкретные предметы, заявляя о себе то как дом, то как стоящее на якоре судно».
Столь же неуловимые взгляды в прошлое, как бы сквозь историю великой реки и живших на ее берегах людей, свойственны замечательному эпизоду с «кирпичной экспедицией» (глава 6), во время которой Марта и Тильда с ручной тележкой пересекают Темзу по старому мосту Баттерси и направляются к водостоку близ древней церкви св. Марии, где еще до войны затонула баржа, перевозившая кирпичи и черепицу. Во время отлива здесь и сейчас еще можно отыскать рубиново-красные блестящие куски керамических плиток с клеймом Уильяма Де Моргана
[12]. «Эти изделия, – поясняет торговцу Марта, – относятся к одной из самых последних его серий, когда он перенес производство керамики в Сэндзенд и Фулем. Разве вы этого не знали?» Легендарные керамики, выкопанные из грязного речного песка – дракон с извивающимся хвостом, изящная «изображенная чуть гротескно» серебристая птица, – это также трофеи из мира Уильяма Морриса
[13] и прерафаэлитов, которых сама Фицджеральд ранее столь вдумчиво исследовала. В эссе о Де Моргане, написанном почти двадцать лет спустя, писательница вспоминает родственницу художника Вильгельмину Стирлинг
[14], «хранительницу очага», умершую на сотом году жизни в 1965 г., женщину «весьма значимую… даже героическую», которую она (как и Марта, а после нее и Тильда) посещала в Баттерси-хаусе, где «каждая стена и каждый уголок сияли разными красками». «Миссис Вильгельмина Стирлинг! Ей уже лет девяносто семь, не меньше», – объявляет шестилетняя Тильда, объясняя свои необычные для столь раннего возраста познания о керамике и как бы устанавливая через столетие связь с этой художницей. За выловленную из воды черепицу девочки получают в антикварной лавке на Кингз-роуд три фунта и отправляются в магазин покупать на вырученную сумму пластинку Клиффа Ричарда.
