– Да, сэр, что-то там произошло совсем недавно, – ответил штурман, не опуская своей трубы.
На лице доктора было написано предельное недоумение. Капитан взял трубу из его рук и опять стал рассматривать пологий берег, над которым возвышалась крепость и заметный силуэт католического собора. Невысокий мол выдавался в море ярдов на двадцать или тридцать, затем поворачивал влево и тянулся ещё на полсотни ярдов, уткнувшись в небольшой скальный выступ со старинной квадратной башней у самой воды. На противоположной стороне от башни, к юго-западу, лежал песчаный берег.
Это была хорошая гавань, защищённая от всех ветров, кроме зюйд-вестового. Вот только других кораблей, даже рыбацких, в бухте сейчас не наблюдалось, а башня стояла почти разрушенная: осталась только её обугленная задняя, каким-то чудом державшаяся, стена. Сама крепость Реал-да-Санту-Фелипе тоже была изрядно побита, бойницы выкрошены, как после длительного артиллерийского обстрела. Над городом стлались сизые дымы.
На пристани, усыпанной мусором и обломками, не было ни души, а правее пристани, возле разбитых остовов рыбачьих лодок, капитан разглядел кучу тряпья. Неожиданно над тряпьём порывом ветра подняло пряди длинных женских волос – светлых и тёмных. Капитан опустил трубу. Через мгновенье то же самое сделал и мистер Трелони.
– Надо узнать, что здесь произошло, – сказал капитан. – Да и вода нам нужна… Только вот продовольствие мы здесь вряд ли уже найдём. Господа, кто хочет со мною высадиться на берег? Мистер Пендайс, вы принимаете командование на борту.
Капитан, мистер Трелони, доктор и Платон с сумкой доктора спустились в шлюпку. Матросы налегли на вёсла. Они были насторожены, у их ног лежали мушкеты. Отряд высадился и побежал по замусоренной пристани, пригибаясь, стараясь, как можно быстрее пересечь открытое место. Вступив на булыжную мостовую, они, на нетвёрдых, отвыкших от суши ногах, стали подниматься в город.
Словно поражённый ужасом город был мёртв и нем. Утреннее солнце угрюмо озаряло его пустынную главную улицу. У самого порта дома стояли простые и приземистые: каменные, а местами сложенные из лавы, стены, двускатные кровли из тростника и черепицы. Пробитые пулями двери домов были по большей части взломаны, распахнуты и зияли тёмными провалами. Перекошенные ставни качались под ветром на последней петле и скрипели. Горячий ветер, так и не остывший за ночь, нёс вдоль улицы запах гари, клубы пыли, шерсти, перья из подушек, листки бумаги и ещё что-то неопределённое, но красноречивое.
Отряд разбился на две группы и шёл, прижимаясь к домам, наступая на собственные длинные тени, то серые и размытые, то вдруг оживающие и убегающие из-под ног резкими уродливыми очертаниями. Осколки оконных стёкол, блестевшие в пыли, хрустели под ногами, что в тишине казалось особенно зловещим. И всё чаще на мостовой им стали попадаться высохшие чёрные пятна. Капитан задержался, заглянул в разбитое окно и зашёл внутрь: там был тот же разгром и запустение, на земляном полу валялись расколотые горшки с цветами. Людей нигде не было видно, ни живых, ни мёртвых.
Они прошли уже порядочно в город. Им по-прежнему никто не встретился. Дома становились выше и богаче, часто с резными колоннами, но разгром здесь был даже ещё большим: дверные проёмы зияли тьмой, синие ставни окон сорваны, рамы разбиты, а в окнах вторых этажей не сохранилось ни одного стекла.
Тут впереди, в тишине улицы раздался мерный стук копыт о мостовую и скрип тележных колёс. Отряд замер и прижался к стенам, напряжённо всматриваясь в поворот улицы. Скрип приближался и становился громче, всё отчётливее, наводя на людей странную оторопь.
Потом раздался выстрел.
Капитан сполз по стене, оставляя на ней спиной красную смазанную полосу и упал на мостовую. К нему бросились доктор и Платон, а мистер Трелони, не целясь, выстрелил из пистолета в переулок, из которого прозвучал выстрел, и сейчас тянулось пороховое облачко. Матросы попадали на землю, занимая круговую оборону. Бен Ганн, стоя за выступом стены, оглядывал крыши соседних домов.
Тут откуда-то сверху раздался голос:
– Боцман Ганн! Не стреляйте! Это я – капитан Перэ. Я сейчас спущусь к вам!
Вскоре в проулок из двери правого дома вышел человек и с поднятыми руками двинулся к отряду. Следом за ним из двери высыпали вооружённые люди, – многие чернокожие, – и встали возле дома.
– Мой слуга принял вас за пиратов и выстрелил. Хорошо, что я узнал вас, боцман Ганн. Вы не можете быть пиратом, я вас хорошо знаю, – сказал мужчина на неплохом английском, останавливаясь напротив Ганна.
Рук мужчина не опустил. Он стоял, посматривая на направленное на него оружие, и всем видом выражал покорность. Сквайр, не опуская пистолет, левой рукой, непослушными пальцами, рвал ворот рубахи.
– Нет, мы не пираты. Мы с английского торгового корабля, – ответил Ганн с отчаяньем. – И я верю вам, капитан Перэ! Но вы убили нашего капитана!
Ганн обернулся. Доктор уже достал из сумки перевязочный материал и, сорвав с капитана жюстокор, перевязывал ему грудь. Рядом с капитаном на коленях стоял Платон и плакал, слёзы текли по его лицу. Доктор сказал сквозь зубы:
– Капитан жив, сердце его бьётся, но он потерял сознание и истекает кровью. Платон, надо занести его куда-нибудь в дом.
Тут из-за угла показалась лошадь с гружёной повозкой. При виде вооружённых людей возница натянул вожжи и остановился, привстав на козлах. Человек, сидящий рядом с возницей, поднял мушкет.
– Всё в порядке, Мигель, проезжайте, – крикнул капитан Перэ, медленно опуская руки.
Возница стегнул поводьями лошадь, повозка стала приближаться. Опять раздался тот же скрип колёс и мерный стук копыт. Матросы посторонились, пропуская повозку. То, что они в ней увидели, заставило их опустить глаза и отвернуться. В повозке, из каких-то грязных раздутых мешков, из спутанного тряпья, бывшего когда-то одеждой, торчали голые человеческие ноги и руки со скрюченными пальцами.
– Они собирают погибших, – сказал капитан Перэ. – Вы должны простить моего слугу: у него сдали нервы, и он выстрелил. А отнести раненого можно хоть в мой дом, он почти целый.
Капитан Перэ двинулся в проулок. Платон взял капитана на руки и понёс вслед за ним. Сквайр убрал пистолет за пояс и быстрым шагом шёл рядом, придерживая капитану свесившуюся голову. Остальные шли следом.
Дом капитана Перэ, конечно, был изрешечен пулями, окна выбиты, а пол усеян стёклами, но в прихожей всё сохранилось в почти неприкосновенности. Чернокожая прислуга прибиралась здесь, вытирая украдкой слезы. Увидев входящих, прислуга замерла, а потом бросилась вон.
– Молли, всё в порядке! – крикнул капитан Перэ, его голос вдруг приобрёл силу и властность. – Ты мне нужна! Принеси холодной воды, рому и чистые полотенца в комнату для гостей. И позови ко мне Катрин.
Капитан Перэ преображался на глазах: он словно стал ещё выше ростом, осанистее, шагал уверенно и хлопал в ладоши, подгоняя слуг. Чернокожая Молли стремглав побежала на кухню. Капитан Перэ пошёл по коридору широким шагом, показывая Платону, куда нести раненого. За ними шли доктор и мистер Трелони. Матросы остались в прихожей. Ганн опустился на корточки у стены и безвольно свесил голову на грудь.
