После обеда гости стали быстро расходиться. Прощаясь с хозяевами, лорд Бриффилд пригласил всех приехать к нему в имение через два дня для охоты на лис.
Поехать к лорду Бриффилду собрались хозяева дома, а ещё миссис Уинлоу с дочерью Мэри, доктор Легг с Томасом и капитан в сопровождении Платона в качестве слуги.
****
…каждый охотник знает, что парфорсная охота на лис, на лошадях с гончими собаками – это старинная английская забава, которая испокон века регулировала на островах поголовье этого хищника, представлявшего подчас большую угрозу домашней птице и молочным ягнятам.
Каждый охотник знает, что парфорсная охота на красных лис включает в себя выслеживание, преследование и иногда добычу зверя группой конных охотников без ружей, при помощи стаи специально тренированных собак – фоксхаундов, которых специальный распорядитель охоты наводит на свежий след. Когда собаки берут след, охотники начинают скачку верхом за стаей, стараясь срезать углы, несмотря на препятствия. В задачу гончих, как известно, не входит поимка зверя, они лишь должны не дать ему уйти незамеченным…
В парфорсной охоте лорда Бриффилда было всё – и быстрые конные скачки с препятствиями, и неутомимые изящные гончие, летящие по снежному полю, как выпущенные из луков стрелы. А стая лорда Бриффилда насчитывала около семидесяти собак. Вы сами можете представить себе, какое это было великолепное зрелище.
Доктор Легг и Томас потом всё подробно рассказали капитану и Сильвии, которые, как на грех, отстали от всех остальных охотников в самом начале, сразу после того, как все только-только осушили традиционную чарку виски с имбирным элем. Лошадь Сильвии неожиданно понесла – капитан поскакал за девушкой, и молодые люди какое-то время блуждали по зимнему лесу.
И только вам, дорогой читатель, можно рассказать по секрету, что в этом зимнем лесу капитан и Сильвия целовались под каждым деревом, на котором вверху, среди голых ветвей, круглой шапкой росла вечнозелёная омела… Ну, разве они виноваты, что лес был большой, и что таких деревьев было в том лесу – и не сосчитать.
****
Новый год наши герои остались встречать в поместье лорда Бриффилда.
Дом Бриффилда был огромный, старинный, тёмный, средневековый. Один только камень его заметённого теперь снегом двора, истоптанный, затёртый ногами многих поколений людей, по нему ходивших, выглядел старым и мудрым, как философский фолиант. Так и представлялось, что круглые высокие башни по углам замка возводились ещё для астрологов, и что сейчас там непременно бродят привидения, а загадочные ниши, полускрытые в цоколе, казались замурованными пыточными камерами. Но штат слуг был большой и хорошо вышколенный, а весело трещавший огонь в каминах гостевых комнат удивительным образом поднимал упавшее, было, настроение.
Наступал 1739 год этого поистине галантного ХVIII века. И слово «галантный» – наиболее употребляемое слово в это время. Оно характеризовало, прежде всего, отношения между мужчиной и женщиной из аристократической среды, и означало не только изысканную вежливость и чрезвычайную обходительность с дамой, но и преклонение перед её красотой. Другим же излюбленным словом эпохи было слово «игра».
Все в эпоху рококо словно бы не жили, а непрерывно играли, стремясь избежать скуки будней, уйти от реальности, спрятаться от обыденности: играли во флирт, часто не переходящий рамок приличия, играли в «язык» вееров, «язык» цветов, «язык» мушек на лице. Отсюда страсть к маскарадам и умопомрачительным переодеваниям и в жизни, и на театральной сцене, когда женщина облачалась в мужчину, мужчина – в женщину, слуга – в господина, а госпожа – в служанку.
Нежелание «взрослеть», стремление к необременительным наслаждениям, к перманентному празднику жизни породили культ «вечной молодости», и, в результате обильного использования декоративной косметики и корсетов, все казались примерно одного возраста и одинаковой внешности.
Красота придворной дамы должна была напоминать красоту изящной статуэтки, в ней всё должно было быть эротично, миниатюрно, округло и румяно. В арсенале придворного кавалера тех времён – яркая косметика, пудреный парик, банты, высокие каблуки и обилие кружев, и подчас мужской костюм превосходил по своей роскоши и стоимости женский. Мускулы, загар, грубые черты лица – всё это было не приемлемо для мужчины, потому что это были признаки презираемого труженика, ну, и ещё моряка.
Поэтому, когда друзья и соседи лорда Бриффилда только увидели обветренных и загорелых капитана и доктора Легга, а ещё мистера Трелони с его шрамом на щеке, они были несколько шокированы, особенно дамы. Но уже через какое-то время общения с нашими джентльменами, а больше, конечно, под действием обаяния капитана Линча, мнение их изменилось.
Скоро вокруг капитана уже неустанно кружили дамы и кавалеры. Вот и сейчас, как бы невзначай, возле него остановилась обворожительная миссис Честерфилд.
– О! Эти моряки, эти герои! – провозгласила она. – Ведь вы же герой, капитан! Как вы не боитесь морской стихии? Это же так страшно! У меня даже руки холодеют.
И миссис Честерфилд, закатив глаза и откинув головку, протянула капитану свои прелестные ручки, которые тот, как галантный мужчина, не преминул поцеловать. Это, конечно же, не ускользнуло от внимания Сильвии, которая всё слышала. Через четверть часа та же сцена, но только с иными словами, повторилась с другой дамой, и потом Сильвия уже знала: если дама подошла к капитану и протягивает ему обе руки, значит, во-первых, она вся холодна и дрожит от ужаса, а во-вторых, она восхищена этими отважными моряками.
И вот, в последний день уходящего старого года, в замок лорда Бриффилда приехали музыканты, и все в доме тотчас же поняли, что вечером будет бал. Джентльмены принялись загадочно улыбаться, а дамы бросились к своим горничным, чтобы пересмотреть с ними в который раз наряды.
****
Сильвия в сопровождении матери вошла в бальную залу, огляделась и сразу же увидела Томаса. Он сидел в самом дальнем углу, и она поняла: пришёл пораньше, опередив остальных гостей, чтобы не привлекать к себе внимание.
По залу разносилась музыка и равномерный, как из улья, шорох движения. Сильвия улыбнулась, она чувствовала, что сегодня вечером необычайно хороша, хороша, как никогда. И всё в ней было хорошо: и это сложное тюлевое платье на розовом панье*, розетки которого нигде не смялись и не оторвались, и затейливая причёска, унизанная многочисленными цветочными головками, и даже высокая нитка жемчуга на шее не жала и не стесняла дыхание.
Вслед за матерью она остановилась у колонны и поискала глазами капитана. Не найдя его, она покосилась на своё отражение в недалеко стоящем зеркале… «Да, хороша, чудо, как хороша», – говорило ей отражение. Глаза блестят, а нежному румянцу щёк удивительно идёт перламутровая пудра светящихся волос. Что она хороша, говорили ей и восторженные глаза Томаса. Она улыбнулась ему, потом подошла и, подобрав и разложив юбки, села рядом в модное французское кресло.
Мимо них мерным шагом прохаживались остальные гости, и Сильвия невольно, краем уха, слушала их разговоры.
