– А где наш капитан? Где этот отчаянный храбрец? – вопрошала впорхнувшая в залу миссис Честерфилд, овевая себя веером.
– Простите, сударыня! У меня было трудное детство, – с тонкой насмешкой в голосе уверял юную мисс разодетый в пух и прах щёголь в жюстокоре золотистого цвета.
– И для участия в аукционе претенденты обязаны внести задаток в размере цены лота, – говорил один солидный господин другому.
– Ты мог бы при желании поехать в Дрезден к сэру Чарльзу, – двое проходящих мимо кавалеров с интересом посмотрели на Сильвию и, остановившись, поклонились ей.
– У неё худые щёки… И чтобы сделать их округлыми, она кладёт за щёки шарики. Представляешь? – Мимо Сильвии прошли мелким шагом две подружки.
– Тогда я ему говорю… Милорд, но пики уже вышли! – Пожилые леди проплыли мимо, высматривая место, где можно присесть.
– А шаг аукциона на повышение – пять процентов от первоначальной цены, – услышала она снова.
Сильвия наморщила нос и сказала Томасу:
– Ну, всегда и везде англичане говорят только про деньги!
Томас улыбнулся в ответ.
Наконец, в залу вошли доктор Легг и капитан, который сразу же отыскал Сильвию взглядом. И тут лорд и леди Бриффилд объявили начало бала.
Музыканты заиграли торжественный и величавый менуэт. Общество быстро разбилось на пары. Хозяин с хозяйкой раскланялись друг другу, начиная танец. И вот уже дамы кружатся с высоко поднятыми головами, меняются местами, кавалеры галантно смотрят на них – руки согнуты в локтях, кисти рук изящно приподняты, размеренные маленькие шаги чередуются с приседаниями и чопорными реверансами.
Капитан первый менуэт танцевал с Сильвией. Он ласкал её глазами из-под их поднятых рук, и они плавно скользили, отступали и наступали друг на друга, уходили и опять встречались, и везде, в каждом жесте, в каждом повороте танца на капитана смотрели сияющие глаза Сильвии, которые безмолвно твердили ему: «Люблю! Люблю тебя!».
А потом последовала череда всевозможных танцевальных тем – французских, немецких, английских. И в радостной суматохе бала никто из гостей, занятых танцами или беседой, не замечал мисс Мэри Уинлоу, безысходно сидящую у колонны. У неё были закрыты глаза, и только нервное трепетание веера говорило о том, что она не спит, а всё чувствует и понимает, и если кто-нибудь из высоколобых и важных мужчин заглянул бы сейчас в её головку, то он поразился бы горечи мыслей маленькой Мэри.
«Эффекта Золушки не бывает», – думала девушка, а веер в её руке ходил всё сильнее и сильнее. Не бывает! Не бывает! Всё это выдумали сказочники, чтобы заморочить нам голову… Вот я стою на балу в красивом платье, с причёской, а на меня никто не смотрит! И он не смотрит… А потому, что новое платье – не главное, а главное то – что я осталась прежней, испуганной и робкой, и стою сейчас, замирая от ужаса, как будто платье на мне старое, и причёска старая, и ничего тут не поделаешь, меня не сделает новой ни одна фея в мире! Ни одна! Ни одна!
У Мэри были закрыты глаза, поэтому она не видела, как в перерыве между танцами к капитану подошла её мать, и капитан оглянулся на Мэри и направился к ней, пробираясь среди гостей. И скоро она услышала самый прекрасный для неё голос на свете, голос капитана Дэниэла Линча, который произнёс:
– Разрешите пригласить вас на следующий танец, мисс Мэри.
И она открыла глаза, уже полные слёз, ахнула и протянула капитану руку.
Бал разгорался, после танца с капитаном Мэри стали приглашать другие кавалеры, а капитан танцевал с другими дамами, как истинный моряк ловко лавируя в волнах кружев, пене тюля, море бантов и лент. Из наших героев не танцевали только Томас Чиппендейл и доктор Легг. Доктор стоял в углу за колонной, не спускал глаз с миссис Уинлоу и твердил, что танцевать ему совсем не хочется.
Когда капитан между танцами подходил к Томасу, то всегда оказывалось, что тот увлечённо и самозабвенно разговаривает или с пожилой леди, или с солидным джентльменом. Тема разговора была всегда одна и та же – новая, модная французская мебель на тонких, изящных ножках.
– И как эта мебель только стоит – я не понимаю, – одышливо говорил солидный джентльмен Томасу. – Ведь у неё ножки внизу ничем не стянуты? То ли дело в мебели предыдущего Людовика – и пышно, и кудряво, и золота много, и стяжки есть… А сейчас что? Кабриоль* – одно слово!
Томас отвечал собеседнику, по своему обыкновению, всё более и более горячась, и капитан, улыбаясь, отходил, не смея мешать этим разговорам.
Но вот заиграли гавот, и Сильвия, только потому, что не спускала с капитана глаз, увидела, как тот настойчиво стал подталкивать доктора Легга в сторону миссис Уинлоу. И когда, наконец, доктор с миссис Уинлоу заскользили в танце, капитан увлёк Сильвию за самую дальнюю колонну и там, всего на одно мгновение, притянул к себе и поцеловал.
И тут, словно сговорившись, все часы в доме зазвонили полночь, и это была только середина бала.
****
На следующее утро капитан и мистер Трелони пришли в комнату к доктору Леггу. Тот уже оделся и сидел на своей высокой кровати, безвольно свесив ноги.
– Итак, доктор… Вы с нею объяснились? С миссис Уинлоу? – спросил капитан, и голос его был строг.
– Ну-у… Вообще-то, нет, – протянул нахохлившийся доктор.
– Всё, доктор, приготовьтесь! Сегодня ночью вы штурмом будете брать прекрасную миссис Уинлоу, – сказал капитан, и голубые глаза его азартно засверкали.
– Но, если она меня не любит? – пролепетал покрасневший доктор, он окончательно сконфузился и не поднимал глаз.
– Любит-любит… Ещё как любит, – не отставал капитан и обратился к сквайру за поддержкой: – Мистер Трелони, скажите!
– Что? О, да… Жена мне говорила – любит, страдает, – моментально поддакнул сквайр, он принялся тереть свой шрам на щеке и добавил успокаивающе: – Кучу снега под окна слуги уже навалили.
– Какую кучу снега? Под какие окна? Господа, что вы затеяли? – прошептал доктор отчаянно, на нём лица не было.
– Не мы затеяли, доктор, а вы. А кучу снега – под окна комнаты миссис Уинлоу, потому что вы сегодня ночью полезете к ней в окошко, – лихо произнёс капитан.
– Я? – вскричал потрясённый доктор.
– Да, вы, – отрезал капитан. – А мы вам поможем! Верёвочная лестница к ночи будет готова! Моряк вы, в конце концов, или не моряк?
– Я? – опять воскликнул доктор и приосанился. – Конечно, моряк!
– А если моряк, так берите перо, садитесь и пишите, – сказал капитан.
– Что писать? – пролепетал доктор, окончательно растерявшись.
– Письмо. Любовное. Миссис Уинлоу, – скомандовал капитан и пояснил: – Нельзя же заставать даму врасплох? Пишите.
Доктор неловко спустился с кровати, сел, запинаясь, за стол, взял перо и придвинул к себе лист бумаги.
