– Я ищу гадальщика на кофейной гуще достопочтенного Бонтондо. Где этот прекрасный человек? Я хочу поблагодарить его за спасение моего сына.
На чёрном красивом лице Платона не дрогнул ни единый мускул.
****
Араба звали Иусуф ибн Хамдис. И у него дома, во время его отсутствия, умерла родами жена Ясмин, единственная и горячо любимая, а ещё, как и предсказывал Бонтондо, пала кобыла, а конюший покончил с собой. Только дом не сгорел. Дом был цел, но то, что Ибн Хамдис поторопился со своим приездом в город, спасло его новорожденного ребёнка, который остался один и с которым перепуганная, растерянная челядь не знала, что делать.
И вот теперь благодарный араб нашёл Бонтондо, который ехал в свите принца Абул-л-Фараха, и пригласил принца и его супругу пожить в своём доме, обещая окружить их домашней заботой. Что и говорить, это заманчивое предложение нашими измученными путешественниками было с благодарностью принято.
И конечно, домашняя забота наличествовала, причём забота по-восточному гиперболическая. Баня, бассейн, тенистый сад, великолепные лошади, прекрасный стол – всё было к услугам джентльменов. Многочисленная челядь буквально ловила каждое их желание. «Прекрасной госпоже» Молли и принцу Мугаффалю отвели отдельные покои. Капитан с доктором Леггом жили в своей комнате, матросы во главе с Беном Ганном – в своей. Дом, а точнее комплекс помещений достойного Ибн Хамдиса, был самым типичным домом, входящим в понятие архитектура арабского Магриба…
…каждый магрибинец знает, что этот регион в первые века нашей эры входил в состав Римской империи, оставившей после себя в Северной Африке целые города с великолепными общественными сооружениями, украшенными скульптурой и богатым каменным, живописным и мозаичным декором. Потом, после непродолжительного господства германцев-вандалов, Магриб становится частью Византийской империи, что нашло отражение в многочисленных памятниках раннехристианского искусства – базиликах и баптистериях с их каменной резьбой, мозаикой и живописными росписями.
Каждый магрибинец знает, что арабские завоевания VII века создали в этом регионе прекрасную возможность для влияний культуры Сирии и Месопотамии, Ирана и Средней Азии. Но уже в первые века господства ислама Магриб, с его основным берберским населением, обособился от Халифата, а борьба с арабским угнетением приняла здесь форму, основанную на строжайшем исполнении всех норм ислама. С IХ века берберские династии объединили страны Магриба в единое государство, и, несмотря на фанатизм и невежество «воинов ислама», искусство в этих регионах всё-таки развивалось, становясь богаче и сложнее.
Особенно расцвела культура, когда завязались интенсивные связи с христианской Европой и арабской Испанией (Андалусией). В Магрибе арабская художественная культура продолжала стоять на высоком уровне вплоть до конца ХIV – начала ХV века. Но с ХVI века арабские страны Северной Африки (кроме Марокко) попадают в зависимость от турецких султанов, а затем от западноевропейских стран…
Вот такие сложные напластования противоречивых культур на каждом шагу встречали наши джентльмены во внутреннем убранстве дома Ибн Хамдиса. Так что дом был всем хорош… Только спустя какое-то время они стали замечать, что хозяин этого великолепного дома всё время лежит в саду, окружённый кувшинами с разнообразными напитками и кальянами, под действием которых он постоянно и пребывает.
– Наш хозяин скоро сопьётся, – первым проявил свою озабоченность капитан.
– Ведь ислам запрещает мусульманам пить, – ответил ему доктор Легг недоумённо.
– Коран и освобождение рабов рассматривает, как гуманный и желательный для благочестивого мусульманина поступок, – сказал капитан и нахмурился. – Однако на протяжении всего Средневековья количество рабов в мусульманских странах почти не сокращалось… Работорговля и сейчас – один из самых ходовых товаров на восточных рынках.
– Надо что-то делать… Я тоже считаю, что наш хозяин сопьётся, – сказал мистер Трелони и посмотрел на Платона.
И вот, после очередной трапезы, когда хозяин дома, как всегда, позвал своих музыкантов и танцовщицу, джентльмены, возлежа вместе с ним на изумительных резных диванах из душистого кедра, повели такие речи.
– Вы, арабы – очень древний и просвещённый народ, – сказал капитан хозяину. – Весь мир пользуется вашими арабскими цифрами.
Капитан замолчал и перевёл глаза на танцовщицу, которая под аккомпанемент нежной мелодии, исполняемой каким-то инструментом на подобии пятиструнной лютни, скользила среди них. Руки танцовщицы беспрестанно двигались, извивались, тонкий стан, затянутый во что-то сияющее, мерно поворачивался, повинуясь едва слышному звуку квадратного плоского бубна.
Ибн Хамдис поднял на капитана миндалевидные глаза. Эти глаза плакали без слёз, взор их был тусклым, погасшим и одурманенным. У доктора Легга от жалости сжалось сердце. Он с надеждой посмотрел на Платона, который стал переводить слова капитана.
Музыка в саду неожиданно сменила ритм, и рабыня резко качнула пышными бёдрами. Все мужчины, как один, и даже «прекрасная госпожа» Молли повернули головы в сторону рабыни, которая неожиданно закрутилась на месте. Сияющие золотом чешуйки, нашитые на её одежду с помощью тонких нитей, встрепенулись, поднялись в воздух и заколыхались в ритме танца, открывая взорам едва прикрытые прозрачной кисеёй ноги.
Доктор Легг быстро опустил глаза и стал рассматривать ковёр.
– А великий математик и поэт Омар Хайям написал «Алгебру» – выдающееся сочинение, – опять произнёс капитан. – А ещё он ввёл календарь, более точный, чем наш григорианский.
Иусуф ибн Хамдис рассеянно покивал головой и потянулся за кальяном, широким жестом приглашая гостей последовать его примеру. Капитан переглянулся с Платоном, дождался его перевода и сказал опять:
– Ещё в древности арабские мореплаватели изучили побережья Персидского залива, Аравийского и Красного морей… Они составляли прекрасные лоции Восточной Африки, Западной и Восточной Индии, островов Сокотра, Ява и Цейлон.
Темп музыки нарастал, но она оставалась такой же негромкой, ненавязчивой, словно боялась помешать беседе хозяина дома и его гостей. От качающихся и сверкающих бёдер танцовщицы невозможно было оторвать глаз.
Иусуф ибн Хамдис задумчиво потянулся за сосудом с араком* и разлил напиток по чашам. Выпив свою чашу, он, не глядя, взял с низкого столика первое, что попало под руку (это оказалась розовая пастила) и отправил в рот.
Танцовщица, подойдя к хозяину совсем близко, ритмично водила бёдрами из стороны в сторону, золотые чешуйки взлетали и опадали, они завораживали, манили, звали, притягивая взоры.
– Вы, арабы, были превосходными астрономами, – сказал капитан, когда все пригубили напиток. – В период раннего Средневековья, когда у нас в Европе интерес к астрономии угас, арабский мир продолжал активно поддерживать эти знания.
Капитан пытливо вгляделся в хозяина. Ибн Хамдис поднял красивые брови с изломом, показывая тем самым, что он внимает речам гостей. На танцовщицу он не смотрел, устремив застывший, тоскующий взгляд куда-то в пространство. Музыка в саду изнывала в любовном томлении, становясь временами совсем неслышной, и от этого хотелось прислушиваться к ней снова и снова, чтобы не пропустить ни единого звука.
