– Ах, ты! Через коромысло! – прорычал по-русски доктор Легг.
И тут грохнул хохот. Все смеялись так, словно забыли и про свою усталость, и про голод, и про жажду, и про то, что они в Африке, а не у себя на корабле, а капитан передал ведро доктору Леггу со словами:
– Не сердитесь, доктор. Лучше пейте… Вода совсем не плоха.
Доктор взял ведро и, сделав глоток, передал его мистеру Трелони. Тот глотнул и отдал ведро Платону, стоящему рядом. Так все по очереди напились и опустили ведро в колодец ещё и ещё раз. Потом в последний раз наполнили ведро водой, укутали его тагельмустом, снова закрыли колодец камнем и пошли дальше. Платон осторожно нёс ведро – весь запас воды отряда. Капитан опять шёл впереди.
Скоро мистер Трелони нагнал капитана и, приноравливаясь к его шагу, спросил:
– Скажите, капитан, а как вы узнали, где здесь есть вода?
– Не знаю, мистер Трелони, – ответил капитан. – И не спрашивайте меня…
– Может, вы видели во сне? – продолжал допытываться сквайр.
– Нет, – удивился капитан. – В каком ещё сне? Ну что вы такое говорите?
– Тогда откуда? – не отставал сквайр.
– Не знаю, – ответил капитан. – Я как-то сразу подумал, что здесь, возле этого камня, раньше было половодье, была вода.
Мистер Трелони ошарашенно замолчал.
– А откуда вы узнали, что вода в ведре хорошая, не отравлена, не гнилая и её можно пить? – спросил он, видимо, намереваясь докопаться до истины.
Какое-то время капитан шёл молча, а потом выговорил:
– Вы не поверите, Джордж!
– Поверю… Говорите! – отозвался тот с азартом.
Капитан остановился, покосился на него и ответил:
– Я не знал… Ну, как я мог это знать?
Он опять пошёл вперёд, а сквайр потрясённо застыл на месте и стоял так до тех пор, пока мимо него не прошёл последний матрос.
****
К вечеру, словно нарочно, отряд начал спускаться в лощину – вытянутое узкое понижение на каменистом склоне, и капитан подумал: «Хорошее место для засады. Я расположил бы людей с мушкетами там, там и вот, пожалуй, там».
Он прошёл ещё немного и остановился, как вкопанный, предостерегающе подняв руку. За ним встали и остальные, а доктор Легг, уткнувшись в спину капитана, спросил замученно:
– Ну что там?
Капитан не отвечал, быстро ощупывая взглядом склоны. Из-за спины доктора вывернулся, как всегда вперёд, встревоженный мистер Трелони, и тут же замер, потому что увидел лежащего на песке человека. И не просто человека. Лежащий неподвижно в расслабленной позе худой чернокожий мужчина был Бонтондо. И сразу было видно, что он мёртв.
– Боже мой! – вскричал сквайр и, уклонившись от рук капитана, побежал к телу.
Под головой охотника на крокодилов лежала белоснежная абба, в которой явно было что-то завёрнуто, и мистер Трелони весь сосредоточился на этой аббе, не сводя с неё глаз. Потому что ниже смотреть было невозможно, ниже смотреть было нельзя. Не стоило ниже смотреть. Ниже всё тело Бонтондо было покрыто кровавыми колотыми ранами. И больше всего ран было на животе, словно кто-то раз за разом бросал в охотника нож, целясь в живот, промахивался и опять бросал, радуясь, что теперь попал точно.
– Что же это они с ним сотворили? – прошептал доктор Легг.
– И как он попал сюда? – сказал капитан. – Ведь он же удрал с кочевниками.
– А может, мы сбились с курса? – спросил сквайр, он всё ещё не сводил застывших глаз с аббы.
– Нет, не сбились, – эхом отозвался капитан.
– А может это не Бонтондо? – сказал доктор.
– Бонтондо… Это его амулет из зубов крокодила на левой руке, – ответил капитан и присел рядом с телом на корточки.
Он перерезал на шее Бонтондо бечёвку от лежащего на груди мешочка и, заглянув внутрь, молча протянул его доктору Леггу. Тот вытащил оттуда половинку разбитой лупы. Прошептал ошеломлённо:
– Матери твоей дрань. Я готов поклясться, что это моя лупа…
Он полез в свой мешок и достал из него такую же лупу, только не разбитую.
Капитан вытер руки об одежду и осторожно потянул из-под головы Бонтондо аббу – он словно боялся того разбудить. Голова мёртвого охотника мягко упала на песок.
В аббе капитан нашёл плоский стеклянный бутыль. Бутыль был наполнен янтарного цвета жидкостью, при виде которой и у матросов, и у джентльменов глаза полезли на лоб.
– Только не говорите мне, что я перегрелся на солнце и свихнулся от жары! – воскликнул доктор Легг. – Мне нравится моё состояние, потому что я вижу ром!
– Тогда я тоже свихнулся, – сказал сквайр. – Я тоже вижу ром!
Капитан осторожно вытащил пробку, понюхал горлышко бутыли и добавил:
– И я свихнулся вконец, потому что я ром ещё и чую… А тот, кто не свихнулся, рома не получит!
Матросы дружно загалдели, что они уже давно свихнутые, причём основательно и бесповоротно.
И все, после капитана, приложились к бутыли, а остатки вылили в ведро с последней водой и тоже выпили. И похоронили Бонтондо на закате дня.
Потом матросы, полазив окрест, нашли ветки для костра. Те лежали вместе, кучей. Веток было немного, но все им очень обрадовались – как-то неуютно было ложиться спать в темноте в незнакомом месте, да ещё рядом с могилой. И когда наступили сумерки, они разожгли костёр. Какое-то время все молчали.
– Жалко Бонтондо, – сказал вдруг доктор то, о чём все думали сейчас, и зябко протянул руки к костру. – Хороший он был мужик.
– Значит, в лампадке маслице кончилось, – сказал капитан, горько улыбаясь.
– Что кончилось? – не понял сквайр.
– Русские так говорят, мистер Трелони, – пояснил капитан. – Они считают, что каждому человеку при рождении на небесах наливают масло в лампаду. И сколько кому на роду отмерено масла в лампаде – тот столько и проживёт. Иной раз случается, что младенец только родился, а его уже и схоронили. Про таких говорят: совсем маслица в лампадку на небе не налили…
И тут где-то вблизи, в темноте, позади капитана раздался плачь ребёнка.
– Матерь божья! – испуганно проговорил сквайр и вскочил на ноги. – Что это?
Все замерли, прислушиваясь. Плачь продолжался, и был он нудный, муторный, выматывающий душу. Ребёнок ныл на одной ноте, горько и безысходно и, казалось, что он ноет так уже давно, и хотелось встать и отшлёпать его, чтобы он замолчал, прекратил немедленно, сейчас же. Ну, сколько можно, сил же уже нет!
– Может это птица или зверь так кричит? – сказал мистер Трелони.
Платон покачал головой. Ответил:
– Я не знаю такой птицы. И зверя не знаю…
– А вот я сейчас выстрелю: мы сразу и узнаем, – неожиданно для всех произнёс доктор и вытащил пистолет
