– Однажды один французский врач пришёл с визитом к английскому пациенту по приглашению его родных …
Мистер Трелони ещё раз осмотрел в свою зрительную трубу скалы, возле которых они остановились, и тоже пошёл догонять капитана.
В этот день они не нашли никаких гор, похожих на горы с гобелена.
Вечером было жареное на раскалённых камнях мясо. Когда Платон пытался объяснить джентльменам, кого он изловил здесь с помощью силков, доктор Легг, слушавший его поначалу очень внимательно, вдруг сказал, с досадой отмахнувшись рукой:
– Ах, да какая разница!.. Хорошо, что у матросов в мешках нашлась соль…
И они поужинали кем-то, кто по вкусу оказался совсем не плох, и легли у маленького костра. Только всем почему-то не спалось. Первым тишину нарушил мистер Трелони. Он спросил у Платона, что чёрные думают об умерших.
– Мёртвые для нас – всё равно, что живые, и они обладают даже большей властью, чем обладали при жизни, – ответил Платон, помолчав. – Мы верим в то, что мир создан предками, которые могут этот мир погубить, и всех погубить, не дав урожай… Всё от них зависит – мёртвые предки могущественнее живых людей и важнее их. Предки даже важнее богов: те сотворили мир и больше не вмешиваются в наши дела, поэтому нечего и беспокоить их своими молитвами. А вот предки… Предкам принадлежит земля, на которой мы работаем и собираем урожай… А ныне живущие только владеют землёй, временно, как доверенные лица… Для нас продать кусок земли, всё равно, что продать свою руку или ногу. Ведь мёртвые, владевшие раньше этой землёй, не умирают – они становятся духами, а это ещё главнее…
– Это как же? – спросил Бен Ганн.
– Мир предков – это мир всеобщего блага, – продолжал Платон. – Там такие же деревни, такие же кварталы ремесленников, такие же вожди и короли, но связь с этим миром недоступна… Лишь некоторые колдуны способны подниматься туда, где живут предки. А вот предки постоянно живут среди людей, помогая или мешая им… Вот и дух Бонтондо бродит сейчас вокруг нас, но я думаю, что он нам будет только помогать…
Платон заулыбался, и опять стал похож на мальчишку, только большого и чёрного. Костёр догорал, это был даже уже не костёр, а красные угли. И пора было спать, но спать никому теперь не хотелось, на душе у всех было смутно, муторно, и каждый думал сейчас о себе, о своих близких, о своих детях и о тех детях, которые у него могли бы быть.
****
Было раннее утро, и он только-только проснулся и ещё лежал с закрытыми глазами, чувствуя вкусный табачный запах, который плыл по землянке.
То, что это нелепое сооружение, которое они соорудили всего на одну ночь, называлось землянка, он знал совершенно точно. А ещё Дэниэл знал, что он был боец на жестокой и страшной войне, и что всё своё курево он сменял у сержанта на маскхалат.
И тогда он поспешно попросил он хриплым со сна голосом:
– Друг, оставь покурить!
И тут же открыл глаза, потому что с ужасом осознал, что его друг не вернулся вчера из боя. Холодея, Дэниэл сразу же вспомнил, даже увидел отчётливым внутренним зрением, как тот неподвижно лежит в разодранной на груди шинели, без пилотки, с раскинутыми ногами и обсыпанной землёй стриженой головой. И сразу же чувство невыносимой вины, тягостная острая жалость навалилась на Дэниэла, а потолок закачался перед глазами, поплыл огненными кругами, и он бросился наружу, в лес.
Наверх из землянки вело пять ступенек, он сам их делал. И вот он полз по этим ступенькам и думал, что теперь всё будет не так, как всегда, а так, как всегда, уже никогда не будет, хотя и лес, и воздух, и даже вода остались такими, как раньше. Он зачем-то сейчас вспомнил, даже с какой-то горечью вспомнил, что его друг смеялся всегда не к месту и молчал невпопад, или начинал говорить про другое. Но, боже мой, думал Дэниэл, карабкаясь по земляным нескончаемым ступенькам, как же мне его не хватает сейчас – словно ветром костёр задуло, словно это меня убило…
Дэниэл лез по ступенькам и всё никак не мог выбраться наружу. Лестница под ним выросла до бесконечности, и он всё полз по ней, полз, и на ногах его размотались портянки, они волочились за ним, он в них путался, запинался, давясь и захлёбываясь слезами, но всё никак не мог вылезти на поверхность. Он цеплялся за землю окровавленными руками, впивался в неё ломкими ногтями, и ему было больно, нестерпимо больно, хотя он точно знал, что это не его кровь и не его ногти…
Наконец, он застонал, вываливаясь в проём, завешанный плащ-палаткой, и увидел перед собой деревья… Они стояли голубые, словно само небо, бесконечно пустое небо отразилось в них перед тем, как пропасть…
Мистер Трелони тряс капитана, тряс, чтобы разбудить, и, наконец, тот распахнул сумасшедшие мокрые глаза и негромко выговорил:
– Что?
Мистер Трелони сказал оторопело:
– Капитан, вы очень сильно кричали… Во сне.
– Мне снился кошмар, Джордж, – объяснил капитан, он поднялся на локте, отдуваясь и с трудом приходя в себя. – Мне в последнее время снятся очень странные сны… Странные и страшные. Чудное это место – Гуэль-эр-Ришат.
– Да? А я сплю отменно, как убитый, – сказал доктор со своего места: крики капитана разбудили и его.
– Вот именно… Как убитый, – пробормотал капитан, и взгляд его снова остекленел.
****
Ночь прошла без происшествий, их никто не побеспокоил – ни мёртвые, ни живые, и утром им ничего не напоминало уже о давешнем.
Джентльмены опять искупались в водоёме, а потом принялись бродить по оазису и вокруг него. Они осматривали скалы, но опять ничего не нашли похожего на горы, вытканные на гобелене, рисунок которого у них уже просто в глазах стоял.
Мистер Трелони заметно погрустнел.
– Скажите, капитан, – спросил он. – Вот мы опять ничего не нашли, а вам словно бы всё равно… Неужели вам не обидно?
– Обидно, конечно, – ответил ему капитан, поправляя свой тагельмуст, и тут же добавил: – Но не сильно… Я давно уже понял, что нахожусь под мощным белым крылом своего Ангела-хранителя, а уж он сам выбирает, как и чем меня наградить…
– Да-а, – протянул потрясённо доктор, глянув на капитана. – Если судить по сундуку с «Аточа», то награждает неплохо.
Перед уходом из оазиса они поставили сундук с «Аточа» в расщелину, забросали его камнями со всех сторон и даже песком присыпали.
– Господа, это знаменательное событие, – сказал мистер Трелони, улыбаясь и отряхивая руки. – Наш доктор впервые в жизни закопал клад.
– Мы все впервые в жизни закопали клад, – ответил доктор Легг, улыбаясь ему в ответ.
Платон быстро глянул на капитана и встретил его застывший взгляд.
– Я уже закапывал клады, – сказал капитан с каким-то вынужденным смехом. – В Московии.
– Капитан, вы нам почти ничего не рассказывали о своих русских приключениях, – проговорил мистер Трелони. – А из Платона лишнего слова не вытянешь. И доктор молчит.
