Он стал двигать ногами, руками, крутить головой. Капитан тоже завозился, стараясь подползти к сквайру, наконец, ухватил его за край одежды и стал трясти. Сквайр застонал, открыл глаза и спросил:
– Я умер?
– Ещё нет. Но вам надо двигаться, – ответил капитан.
Он начал дёргать и тянуть мистера Трелони во все стороны. Скоро к ним подполз доктор, он взял руку сквайра и пощупал пульс. Сообщил:
– У меня пропал мой хронометр, но… Пульс слабый и редкий. И нам сейчас нужно… Молоко…
– Где остальные? И где Платон? – спросил капитан, переворачивая сквайра на бок – тот застонал и вяло дёрнул ногой.
Капитан отпустил сквайра и пополз на четвереньках по комнате, осматриваясь. Дополз до ковра на стене и отогнул его краешек – за ковром открылся проём.
– Эх, мать твою, – сказал он удивлённо
– Что? – Доктор перестал трясти мистера Трелони, который уже сам тёр свои руки и ноги.
– По-французски это называется «сортир», – ответил капитана. – Комнаты для исправления нужд и омовения… В Версале такие есть.
Тут загремел замок, дверь растворилась, и Платон с подносом в руках шагнул внутрь.
Дверь за ним закрылась. Джентльмены заговорили разом:
– Платон, где мы? И где команда? Нас взяли в плен?
– Сначала – молоко, – ответил тот, опуская поднос на пол.
На подносе стоял кувшин и чаши. Платон разлил молоко и раздал всем. Сказал:
– Мы попали в страну Зо… Я и сам мало что понимаю, но я говорю на их языке… Наши сидят в другом месте. Все живы… Я был с ними, потом сказал, что нужен здесь. Языку зо меня научила мать.
– Что за страна? – спросил капитан, возвращая чашу на поднос.
– О ней никто ничего не знает. Это же Гуэль-эр-Ришат…
От молока всем стало лучше. Капитан почти пришёл в себя и внимательно осматривался кругом. Он с удовлетворением отметил по убранству, что это «покои», а не «тюремная камера», хотя единственное окно, узкое и протяжённое, было забрано витиеватой решёткой. Потом капитан попытался придвинуть к окну то ли низкий стол, то ли высокое сидение, и с помощью Платона ему это удалось. Он залез на стол и, ухватившись руками за решётку, выглянул наружу.
– Ну, что там? – спросил сквайр с надеждой.
– Внутренний двор… Сад с водоёмом, – сказал капитан.
На стол взгромоздился доктор, тоже поглядел и сказал удручённо:
– Кажется, мы попали.
– Они тут, часом, людей не едят? – спросил мистер Трелони, в его голосе слышалась тревога.
Платон не ответил. Он сел на корточки у двери, положил локти рук на колени и безвольно повесил голову. Потом вытащил из-за пазухи свой амулет, посмотрел на него и снова убрал под рубашку. Мистер Трелони увидел ковёр на полу, опустился на него и устало вытянул ноги, прислонившись спиной к стене.
– Есть хочется, – сказал он. – Я не отказался бы сейчас закусить…
И тут загремел замок, и дверь распахнулась. Вошли чернокожие воины – высокие, мускулистые люди с короткими копьями. За ними появились две женщины, они, не глядя на пленников, расставили на ковре подносы с едой и вышли. Когда дверь закрылась, некоторое время стояла тишина, а потом капитан сказал:
– Эти копья наносят тяжёлые раны. Ножами воины не вооружены…
– Их женщины носят широкие накидки, – вторил ему доктор.
– Еды ужасно мало, – заметил мистер Трелони.
Еды, и правда, было мало – только фрукты, лепёшки, но все придвинулись к подносам и стали есть, словно не ели тысячу лет. Когда с едой было покончено, капитан сказал, поднимаясь:
– Пойду, посмотрю их сортир, мать его.
Он подошёл к ковру, отогнул краешек, просунул голову и вошёл внутрь.
Через некоторое время он вышел босой, в одних штанах, мокрые волосы его были распущены. Растирая воду по заросшему подбородку, капитан сообщил всем, улыбаясь:
– Там есть вода. Я помылся.
– Как помылся? – вскричали сквайр и доктор.
– Как в древних Помпеях… Я читал об этом в «Философских записках», – сказал капитан, он сел на ковёр, с удовольствием вытянув босые ноги. – Давайте я вам объясню.
– Не надо, – остановил его доктор. – Что же мы, сами не разберёмся? Или мы хуже ваших древних помпейцев?
Сквайр, доктор и Платон пошли в комнату за ковром.
Какое-то время капитан сидел и прислушивался. Потом раздался приглушенный вопль, ковёр на стене откинулся и в покои влетел доктор. Он был мокрый, по рыжим волосам и бакенбардам его стекала вода.
– Капитан! Почему вы нас не предупредили? – вскричал он обиженно и затряс руками, разбрызгивая воду.
– Я же хотел рассказать, – засмеялся капитан, его голубые глаза сияли. – Но ничего страшного, доктор, сейчас жарко, раздевайтесь, всё мигом обсохнет.
В покои входил Платон, со своей обычной улыбкой мальчишки.
– Мистер Трелони моется, – сообщил он. – Доктор Легг, не изволите раздеться?
– Какого чёрта они там понастроили? – проворчал доктор, стаскивая с помощью Платона мокрую одежду.
– Простейший «automatos», доктор, – ответил капитан. – Как в античном Риме. Встаёшь на плиту в полу, под тяжестью тела приходит в движение устройство, и из трубы сверху течёт вода… Сходишь с плиты – вода течь перестаёт. Всё просто!
– Как же, просто!.. Что же у нас в Англии такого нет? – вскричал доктор.
– Может быть, и есть где-нибудь, – сказал капитан. – Или было, а потом забылось… Всё на свете забывается, а секреты теряются…
– Интересно, а у наших… – доктор замолчал, он никак не мог найти нужное слово, наконец, вскричал, разозлившись: – А мыло у них тут есть? И вообще!.. Пусть вернут наши вещи!.. Мне надо переодеться, в конце концов!
В это время в покои вернулся сквайр, довольный и посвежевший.
– Идите мыться, доктор, – сказал он с улыбкой. – Как вода начинает течь, вы уже знаете.
И уже подсаживаясь к капитану, он спросил:
– Так что за сортиры у этих проклятых французов в Версале, капитан? Вы обещали рассказать. Начинайте, времени у нас, кажется, предостаточно…
Сердитый доктор пошёл в туалетную комнату.
****
К вечеру за ними пришли и повели куда-то. Платон заговорил с одним из воинов и сообщил капитану с облегчением:
– Нас ведут к повелительнице.
Зал, куда их ввели, был большой и хорошо освещённый масляными светильниками. Они почти не дымили, и воздух здесь был свежий и душистый, напоенный ароматами сада, долетающими со двора. Перед ними на возвышении сидела чернокожая женщина.
Она только-только переступила порог весенней юности и вступала в ту пору, когда женское тело, кажется, раскрывается изобильному солнцу. Рост повелительницы нельзя было угадать, но её сильные плечи венчала красивая голова на длинной шее, поэтому она могла быть и высокого роста.
