Я сдаю ключи от машины равнодушному клерку в офисе автопроката. Круглое низенькое здание вокзала мерцает сквозь серую массу дождя розовой подсветкой, дробясь и качаясь в глубоких лужах на асфальте и взмывая вверх мириадой неоновых капель из-под колес проезжающих такси. Когда я захожу внутрь, часы на вокзальной башне показывают двадцать пять шестого.
Минуту спустя терминал по продаже билетов выплевывает бледный прямоугольник бумаги с надписью: «Париж». Переночую в аэропорту, а завтра — уже дома, прикидываю я, закидывая рюкзак на багажную полку и поуютнее устраиваясь на голубом плюше сиденья. Я как раз собираюсь выключить телефон, чтобы сберечь батарейку, когда он начинает вибрировать в моей руке. Бекка из отдела кадров. Наверное, с ней говорила полиция. Сейчас придется объяснять ей, что случилось. Я оглядываю пустой вагон и со вздохом принимаю вызов.
— Бекка.
— Серж, боже мой, ты в порядке? Что случилось? — тараторит она, я слышу тихий лязг железных ободков на ее маленьких блестящих зубах. — Тут из полиции звонят и спрашивают про тебя!
— Я в порядке, не о чем беспокоиться.
— А что за расклад с копами? Они направили формальный запрос в отдел кадров на подтверждение дней и часов твоего пребывания в офисе. Но ты не волнуйся, я все им уже выслала, — щебечет она на одном дыхании. — Что случилось, Серж?
— Я не волнуюсь. Просто моего друга… убили.
— Кошмар какой…
— Все нормально.
— Нормально? Серьезно? Что… как это случилось?
— Ограбление.
Я стараюсь говорить медленно и спокойно, чтобы не разволновать ее еще сильнее.
— Какой ужас. Бедный. Ты уже в городе? — Ее голос теряет часть высоких нот и становится спокойнее. — Я могу приехать, если хочешь, Серж… привезти что-нибудь поесть?
— Нет, я во Франции, Бекка. Буду в офисе завтра.
— Может быть, лучше тебе взять пару дней отгула?
— Нет, Бекка, все в норме, правда. Завтра… увидимся.
— Серж, блин, ты вообще когда-нибудь что-нибудь чувствуешь? Мне иногда кажется, что ты просто психопат.
— До завтра, Бекка, мне пора идти.
Я кладу трубку, не дожидаясь ответной реплики.
Бекка странная. После того как она разнесла по офису слухи о том, что я тронулся умом, очевидно, ее начало мучить чувство вины и жалости ко мне. Она стала пересылать мне странные шутки и видео с котятами из Интернета. Иногда она подсаживалась ко мне на обеде. Я не знал, о чем разговаривать с ней, и почти все время молчал. А она щебетала о своем, делилась офисными сплетнями о людях, которых я не знал, пересказывала фильмы, которые я не смотрел.
Наверное, этим и должны заниматься сотрудники отдела кадров — общаться с работниками, которые могут стать потенциальной проблемой из-за каких-то личных дел, подбадривать их и следить за тем, чтобы у них все было в порядке. Но навряд ли случившееся как-то сказалось на моей работе. Напротив, если что-то и изменилось, так это то, что я стал приходить раньше, а уходить позже, более не имея никаких интересов вне офиса.
Эта дружба со стороны Бекки продолжалась до самой рождественской вечеринки в офисе три года назад, где она все уговаривала меня напиться с ней, но в итоге опьянела сама, причем куда больше меня. Все расходились, она попросила меня проводить ее до дома, и я согласился, просто потому, что не смог так быстро, как требовал того случай, придумать предлог, чтобы сказать ей «нет». Когда она, едва попав ключом в замочную скважину, открыла дверь крошечной квартирки, которую она делила с двумя другими девушками, я и не думал, что у нее на уме могло быть что-то еще. Она пригласила меня зайти на кофе. Поскольку мне нравится кофе, а ей он точно бы не повредил, я согласился. Но кофе не было, вместо него был ее горячий рот со вкусом водки прямо поверх моего, были пальцы, шарящие в моих пуговицах, а потом на моем теле, ледяные и влажные.
В понедельник Шон из моего отдела спросил, как она в постели. Я послал его подальше, он сказал, что я — дурак, и начал смеяться. Бекка больше никогда не подсаживалась ко мне в кафетерии, но сохранила за собой право вторгаться в мою жизнь так, будто та не совсем удачная попытка благотворительного секса с ее стороны была равносильна бэкстейдж пассу на рок-фестивале.
Я прислоняюсь щекой к холодному стеклу и позволяю глазам скользить по тонущему в сумерках миру, проносившемуся за окном. Капли дождя ползут по диагонали, как караваны, пересекающие пустыню.
Я достаю телефон, включаю его и набираю номер. Мне отвечает мужской голос, по-французски, я не понимаю, что он говорит.
— Инспектор, это Серж Веналайнен. Я хочу с вами кое-что обсудить, касаемо Илая Гордона и…
— Месье Веналайнен, сейчас я не могу. Приезжайте завтра к девяти, — снова этот озабоченный вздох.
— Могу я хотя бы по телефону вам рассказать? Я уже в поезде. Мне кажется, что Тр… Илая убили не из-за ценностей в доме.
— А из-за чего? — понуро спрашивает полицейский. На заднем плане хнычет ребенок.
— Понимаете, Илай считал, что за ним кто-то следит, он говорил мне об этом. Он чего-то боялся, даже переехал из Лондона в эту глушь, почти никому не сказав об этом. Я сбился с ног, разыскивая его адрес!
Полицейский молчит, будто знает, что это заставляет меня говорить охотнее, заполняя неловкую паузу. Ребенок на заднем плане переходит в истошный вой.
— Вы разыскивали его адрес? — наконец, спрашивает он.
— Да, мне пришлось искать, потому что я не знал, куда Илай переехал.
— Ага, это надо добавить к протоколу, — слышится шуршание карандаша по бумаге. — Что-то еще?
— Как что? Я же говорю вам, есть вероятность, что кто-то обставил смерть Илая как ограбление. Он хранил какую-то информацию на серверах…
— Месье Веналайнен, я понял вашу мысль, — перебивает меня он. — Спасибо. Но я уверяю вас, иногда вещи именно такие, какими кажутся. Бритва Оккама, знаете ли. Мне буквально полчаса назад пришла информация, что в Бресте задержан человек при попытке сдать в комиссионный магазин вещь, похожую на одну из тех, что пропали из дома мадам Руссо. Так что не накручивайте себя, право же, и спасибо вам за звонок.
— Вы даже не попросите меня остаться в городе до выяснения обстоятельств? Я уже пропустил свой обратный рейс…
— Вы ведь в поезде. При чем тут рейс?
— Это не важно, я могу вернуться. Я хочу помочь.
— Мне очень жаль, что вы нашли его вот так, — звучит усталый голос копа в трубке. — Послушайте, месье Веналайнен, езжайте домой. Напейтесь как следует, поплачьте, нарвитесь на хулиганов и получите в морду… Обычно такие вещи помогают совладать с шоком. И я говорю это без всякой издевки, я сам вынужден справляться с этим каждый день, с чьей-то смертью и безнадегой. Потом будет легче. Не то чтобы совсем легко, но с каждым трупом, который приходится класть в мешок, становится чуть проще, чувствуешь себя все более и более смертным и отстраненным одновременно. В этом и заключается жизнь, месье… Серж, в том, что мы переживаем смерть. — Он снова вздыхает. По шумному выдоху я понимаю, что он в стельку пьян. — Буквально — переживаем ее. Вещи именно такие, какими мы их видим, нет никакого замысла. Ни-ка-ко-го… Совсем. Оставаться нет необходимости, у нас есть ваши контакты. Вы же не собираетесь исчезать и отключать телефон?
