Сон, такой близкий еще минуту назад, внезапно куда-то испаряется. Где-то скрипит половица. Затем следует плеск падающей воды, потом стон смывного бачка. Сбоку через стенку бубнит ночной магазин на диване. Через щель в занавесках мне виден треугольный отрезок черно-сиреневого неба. Табло древних электронных часов показывает три пятнадцать ночи. В голове мечется мысль, быстрая и тревожная, как кот по подоконнику, я не успеваю схватить ее за хвост. А ведь вот оно, еще одно второе февраля, закончилось уже, думаю я. Словно как по волшебству, низкие облака разрешаются от бремени — с неба на спящий двор начинает сыпать мелкий искристый снег. Я подхожу к окну, открываю его настежь, подставив лицо морозному воздуху, который все еще пахнет пожаром.
Лондон, 4 февраля
Я выключаю будильник, встаю с кровати и раздвигаю занавески. Ледяное утреннее солнце сочится сквозь низкие облака и заливает комнату безжалостным искрящимся светом. В воздухе медленно плывут пылинки. Я тру лицо руками, потом прижимаюсь лбом к оконному стеклу и позволяю себе просто постоять так, несколько секунд. Прошлой ночью мне снова снился пылающий дом, рыжие всполохи в черном небе.
Когда мы только переехали в Камден, мы с Идой Линн почти каждый вечер ходили слушать музыку в «Блюз Китчен» или «Даблин Кастл», мы пили пиво и вино, гуляли по вонючей набережной канала, переступая через спящих бомжей, частенько приходя домой только на рассвете. Утро всегда было мукой для Иды Линн, потому что для нее оно означало возвращение в реальность, где нужно было собирать волосы в пучок, надевать не успевшую высохнуть с вечера униформу и идти на работу. Ее смена начиналась в шесть тридцать утра, она почти всегда опаздывала. Она работала в кофейне у метро «Морнингтон Крешент», делала капучино и латте для вечно спешащих горожан, опускала блестящий хромированный носик в маленький ковшик с молоком и наблюдала за тем, как струя скрипящего горячего пара превращает его в пену. Я помню этот звук, резкий и механический, помню ее лицо, сосредоточенное и отстраненное одновременно. А потом улыбку, когда она увидела меня, принесшего ей забытые ключи по дороге на работу.
В нашем доме мало кто встает раньше десяти, так что в семь утра тут ни звука. Я прислушиваюсь к тишине вокруг. Ида Линн была такой шумной по утрам. Я помню, как сквозь опущенные веки наблюдал, как она прыгает по комнате на одной ноге, пытаясь засунуть вторую в колготки, стараясь не шуметь и опрокидывая все подряд, помню плеск воды в ванной, ее тихое ворчание на свою жизнь, затем хлопок входной двери, а после — тишина. Тогда я поворачивался на бок и блаженно засыпал, не подозревая о том, какой ненавистной может быть эта утренняя тишина. За стенкой снова звонит телефон.
Сток в ванне опять засорился, и я стою по щиколотку в мутноватой мыльной воде, позволяя потоку просто падать на меня сверху, руки, как плети, вдоль тела, вкус шампуня и зубной пасты во рту. Постояв так минуту, я наклоняюсь и запускаю пальцы в дырку на дне, ожидая выловить оттуда склизкого волосатого монстра. Но сегодня решетка чиста, значит, засор где-то в трубах.
Я одеваюсь — черные джинсы, белая футболка, голубая рубашка, застегнутая на все пуговицы, серая толстовка на молнии с капюшоном.
На завтрак — шоколадные шарики с молоком, банан, большая чашка крепкого черного кофе. Потом дорога на работу — двадцать минут пешком, почти по прямой. Иногда они пролетают быстро, иногда тянутся медленно-медленно. Восприятие времени субъективно, это я понял уже давным-давно. Или только что? Это утро отличается от других только тем, что воздух особенно сильно пахнет рекой и асфальтом. К рассвету выпавший ночью снег исчез, будто его и не было вовсе.
Дорога ведет меня на маленькую бетонную площадь, окруженную высокими по лондонским меркам, стеклянными домами. По сторонам площади, как кусочки лего, разбросаны маленькие прямоугольные скамейки, перемежающиеся треугольными деревьями в тяжелых кадках. Иногда я думаю о том, что надо бы рассмотреть рисунок этих серых прямоугольников и зеленых точек сверху, вдруг вместе они образуют какой-то символ. Я не могу поверить в то, что их расставили здесь в случайном хаотичном порядке. Но я всегда забываю об этом, когда доезжаю до своего этажа.
Я работаю в айти-отделе онлайн-магазина, расположенном на десятом, одиннадцатом и двенадцатом этажах центрального здания на площади. А именно — одним из трех системных администраторов, которые обеспечивают работу внутренней сети, выдают новые клавиатуры и мыши и сбрасывают пароли. По сути, я просто слежу за тем, чтобы ничего никогда не ломалось. Как говорил мой коллега Шон, который два года назад перебрался жить в Барселону: у хорошего администратора всегда полно свободного времени. Это так, и даже больше. По счастью, с недавних пор у нас появился стажер, и я практически больше не занимаюсь восстановлением забытых паролей и настройкой почты.
То, чем я занимаюсь, — дно для любого человека, когда-то мечтавшего стать программистом. Впрочем, я не уверен в том, что когда-то действительно осознанно мечтал о чем-то. Я скорее позволял жизни, в лице вечно одержимой какой-то безумной целью Иды Линн, нести меня за собой.
Тем не менее моя работа — тлен. Особенно четко я осознаю это, когда стеклянный лифт проезжает мимо этажей, где располагается лондонский офис одной крупной социальной сети. Лифт наполняется людьми, я чувствую их полные равнодушного презрения взгляды, скользящие по бейджу на моей груди. Имя: «Никто», должность: «Никто». Я смотрю на этих парней и девчонок на десять лет себя моложе. Они здесь не случайно, они — лучшие из лучших. Многим из них корпорация оплатила переезд сюда. Иногда я слушаю их негромкие увлеченные разговоры. Вижу, во сколько они уходят с работы. Некоторые даже ночуют тут. Говорят, на одном из этажей у них есть специальные капсулы для сна. Не представляю, чтобы мне когда-нибудь захотелось переночевать в офисе. Но тем не менее есть в моей работе и интересные аспекты.
Онлайн-магазины знают о людях все. Даже больше, чем некоторые спецслужбы, потому как спецслужбы отслеживают только определенные виды деятельности, а маркетологи — все, какие могут. Где вы работаете и отдыхаете, какими болезнями болеете (или подозреваете, что болеете), что едите, от чего возбуждаетесь, с кем спите, а с кем хотели бы переспать и как именно хотели бы это сделать. Каждый новый девайс
[14], каждый новый логин, каждая залитая в сеть фотография дорисовывает ваш портрет. Портрет потребителя. Наши маркетологи и специалисты по привлечению пользователей покупают эти данные у социальных сетей, таких, как та, что находится на пару этажей выше. Конечно, официально вы — голые данные, без имен, поделенные только на возрастные, половые, этнические и еще миллион разных групп. Но, при желании, имя тоже можно узнать, это не составит проблем. Мы покупаем вас. Не я конкретно, а наш отдел маркетинга. Я просто читаю их чат, когда мне нечего делать, этому научил меня Шон.
Например, сейчас, в преддверии 14 февраля, Карина, наш маркетинг-шеф, отдала указание покупать одиноких девушек и предлагать им регистрироваться в дейтинг-сервисе «Тиндер». Дело в том, что перед таким «парным» праздником одиночек можно купить куда дешевле и впарить им гораздо больше. Люди готовы тратить деньги на то, чтобы не чувствовать себя ущербными. Собственно, если я правильно понимаю этот мир, они только на это и готовы тратить. По слухам, отлично идут еще и селф-хелп
[15] книжки и подписки на онлайн-кинотеатры. Я думаю, это работает как-то так: сначала маркетологи убеждают вас в том, что всем нужна пара, а потом предлагают товары различных категорий в зависимости от того, повелись вы на эти разводки или нет. Поэтому нужно помнить, нет никаких импульсных покупок — просто вы не заметили того, как вас запрограммировали на то, что вам нужен именно этот портативный блендер со стаканом для смузи. Гениально! Мне даже почти не жаль тех, кто ведется на это.
