Я оборачиваюсь. Водитель смотрит на меня, озабоченно сдвинув брови. Через секунду его лицо расплывается в улыбке.
— Не переживай, я купил вам новые, две по цене одной, — он сует что-то мне в руку. — Нельзя так расстраивать девушку.
Я гляжу вниз в свою раскрытую ладонь — зубные щетки, зеленая и желтая, средней жесткости.
— Я…
— Потом поблагодаришь, — продолжает мужчина, — давайте забирайтесь обратно в машину, хочу добраться домой до темноты.
Ни слова не говоря, мы садимся обратно в «Ауди», только на этот раз я залезаю на заднее сиденье вместе с ней и всю дорогу до Гамбурга сжимаю ее руку в своей, будто гранату без чеки. Через час безмолвного наблюдения за призраками деревень, проносившимися мимо пассажирского окна, она показывает пальцем на огромный дорожный знак и с улыбкой говорит:
— Смотри, город называется Гауда, прямо, как сыр.
Она улыбается, впервые с тех пор, как мы видели по телевизору ее фото, она улыбается мне.
После этого она кладет голову мне на плечо и засыпает беспокойным сном, то и дело вздрагивая и шепча какие-то непонятные слова, похожие на названия каких-то растений на латыни. Мы подъезжаем к Гамбургу уже в темноте. Дождь прекратился, на небе показываются низкие тусклые звезды.
— Куда вас? — спрашивает водитель, когда мы едем по мосту через канал.
Я называю ему адрес — возле Центрального вокзала, так, чтоб он не знал, куда мы идем на самом деле. Она открыла глаза, как только я дотронулся губами до ее виска, с тяжелым вздохом, будто не хотела возвращаться в этот мир.
— Это Гамбург?
— Ага.
— Ты знаешь, что здесь «The Beatles» убили своего первого бассиста? — бормочет она сонным голосом, вылезая с заднего сиденья машины и потягиваясь.
— Они принесли его в жертву сатане? — спрашиваю я, поблагодарив водителя и расплатившись с ним за дорогу.
— Да. Поэтому они прославились. — Она берет меня под руку. — Ты ведь играл в группе?
— Ну да.
— Надо было и вам убить кого-то. Я бы ходила на твои концерты и ждала тебя в лобби-баре твоего отеля, как Пенни Лейн.
Я гляжу на нее с удивлением, но она только улыбается в ответ.
— Ты ведь знаешь, что на самом деле они никого не убили, в смысле «Битлы»?
— Я бы не была так в этом уверена.
Мы идем, вдыхая вечерний воздух, густо пахнущий восточным фастфудом, выхлопом и талой водой. Я снял номер в мотеле с почасовой оплатой для дальнобойщиков на выезде из города. Внутри тесно и воняет хлоркой, но мы так устали, что нам все равно. Когда она садится на кровать, под простыней шуршит полиэтиленовый наматрасник.
— Знаешь, никогда не думала, что скажу это, но, оказывается, мне очень нравится запах хлорки, — говорит она, с брезгливой усмешкой на лице рассматривая черные скрученные волосинки, прилипшие к кафелю в душевой.
Мы заказываем пиццу, «Маргариту» и «Гавайскую», и едим ее, сидя на кровати и щелкая каналами на маленьком телевизоре, свисающем с потолка в углу.
— Серж, — называет мое имя она, когда мы не можем съесть больше ни кусочка и просто сидим на кровати, откинувшись на подушках. — Наверное, мне стоит подстричься или перекрасить волосы?
Я гляжу на ее профиль, черные волосы, спадающие на плечи, и тонкую полоску светлых корней.
— Я люблю твои волосы.
— Они отрастут. — она поворачивается ко мне лицом. — Ты ведь будешь со мной? В смысле достаточно долго, чтобы увидеть это?
— Конечно.
— Когда я увидела тебя в первый раз, я подумала, что ты маньяк, — Лизин голос звучит шутливо, но глаза серьезные. — А сейчас посмотри на нас — лежим под одеялом, кругом коробки от пиццы, смотрим по телевизору всякий шлак. Следующим шагом мы уснем под какой-нибудь старый боевик, даже не почистив зубы.
— А у нас новые щетки.
— О да, чур моя — желтая.
Ее пальцы дотрагиваются до моей щеки. Я тянусь к выключателю и гашу свет. Голубое мерцание телеэкрана отражается в ее глазах, когда я беру ее лицо в свои руки.
Лондон, 9 марта
— Что ты там делаешь? — Я резко сажусь на кровати.
В комнате еще темно. Она сидит ко мне спиной, склонившись над дисплеем моего мобильного телефона. Его голубоватый свет бликует на ее волосах, оттеняя все четче проступающую из-под низа темную полосу.
— Дай сюда. — Я хочу просто выхватить его, но нечаянно выбиваю телефон у нее из рук, и он с грохотом катится по полу. — Что ты делала? Проверяла свои дурацкие аккаунты? Я говорил тебе…
— Успокойся, Сереж, — отзывается она, с обиженным видом потирая пальцы. — Я не дура, я просто читала новости.
— Новости? И что там пишут?
— Тот мужик, водила, похоже, он все-таки сдал нас. Там, на сайте, сказано, что я в Германии.
Я свешиваюсь с кровати и нащупываю упавший телефон. Через весь экран тянется длинная угловатая трещина. Я пробегаю глазами по заголовкам в сводке новостей.
— Тут говорится, что они подозревают, что ты скрываешься в Германии. Только подозревают. Это ничего не значит, — говорю я, надеясь, что она не заметит, как дрожит моя рука.
— Думаешь, они знают, что я не одна?
— Что ты хочешь на завтрак? — спрашиваю я, дочитывая статью, в которой говорилось, что полиция Каталонии начала активное сотрудничество с Интерполом в поимке подозреваемой в убийстве Олли Ингланда. — Как насчет блинчиков? Или лучше бургер? Мы же в Гамбурге, в конце концов.
Я убираю телефон на дно своего рюкзака. Без него нам лучше, спокойнее. Внешний мир — наш враг.
Меня не оставляет мысль, что я должен остановиться. Хотя бы на минуту, чтобы собраться с мыслями, записать все на доске или в текстовом файле, вычленить знаменатель, паттерн, ключ. Мне кажется, что стоит мне задуматься обо всем по-настоящему, подойти к делу с холодной головой, как я найду решение, построю на карте маршрут до точки нашего назначения. Но вот беда, именно этого я сделать как раз не могу. Ее присутствие рядом, ее прикосновения, запах, вкус, они работают, как раздражитель, перебивая все другие рецепторы. Она сбивает все, как антенна, глушащая GSM-сигнал, она заглушает мои мысли.
Я не дурак. Я хочу верить в то, что я не дурак, и я прекрасно знаю, что все должно закончиться плохо. Я почти слышу стук в дверь, вижу лица копов, которые войдут внутрь, стряхивая с себя дождь и, как в кино, зачитывая нам наши права, вдыхаю затхлую вонь комнат, похожих на офис местечкового страхового агента, куда нас приведут и где будут спрашивать о том, что случилось в Барселоне. Поэтому я наслаждаюсь каждой мелочью, каждым прикосновением, каждой чашкой шоколада в вагоне-ресторане, каждым второсортным боевиком с субтитрами в эфире ночного телевидения.
