Мы больше не могли рисковать с попутками, поэтому, оставив ее в маленькой кофейне у вокзала, я отправился на Баллиндам, на место, которое указал мне парень, которого я нашел в дарквебе. Я вспомнил то, что рассказывал о покупке нелегальных товаров Карлос. Все оказалось даже проще, чем я думал. У меня есть биткойны. Когда-то мне досталось сто с лишним штук, бесплатно, я обменял на них снаряжение в игре, просто ради прикола. Наверное, тот парень, который купил у меня винтовку, сейчас сильно кусает локти. Но какое мне до него дело. Главное, что деньги теперь больше не проблема, по меньшей мере пока. Они были моей свинкой-копилкой на черный день, и вот он настал. Я нашел машину припаркованной ровно там, где на карте была поставлена точка, ключи торчали в замке зажигания. Это стоило мне чуть больше биткойна, включая бак бензина и атлас «Мишлен» в бардачке.
Через час я возвращаюсь к кафе на углу за рулем длинного, как катафалк, «Фольксвагена» с велюровым салоном и древним CD-проигрывателем. Завидев меня, Лиза с улыбкой подскакивает с места и выбегает на улицу.
— Ничего себе тачка! — Она с хохотом вваливается на переднее сиденье. — Мы должны заняться в ней сексом, Серж, прямо сейчас.
— Относись с уважением. Эта машина наверняка старше тебя!
Она включает радио и крутит волну, пока ухо не цепляется за знакомую песню.
Внезапно я знаю, куда мы поедем. Все становится таким понятным и простым, как слова припева, если пропеть их тысячу раз. Я гляжу на нее, стараясь запомнить, как шевелятся ее губы, беззвучно повторяя знакомые слова.
Я веду весь день и всю ночь, останавливаясь в зонах отдыха для дальнобойщиков, чтобы поспать пару часов, и снова отправляясь в дорогу. Когда мы въезжаем на мост, длинный и гладкий, как хребет мамонта, Лиза опускает стекло и подставляет ладонь кусачему, как пиранья, морскому ветру.
Мы пьем кока-колу и едим хот-доги с заправок, крутим колесико радио в поисках знакомых песен, читаем нараспев дорожные знаки на сменяющих друг друга незнакомых ей языках, играем в города, целуемся в зонах отдыха. Она фотографирует мой профиль, говорит мне, что любит меня, потом засыпает, закинув обутые в стоптанные кеды ноги на приборную панель. На заправке на выезде из Мальмо она просит у меня двадцатку и покупает нам пару вязаных шапок с кривобокими оленями и красными снежинками. По обочинам дороги то и дело мелькают подтаявшие, как горелый зефир, сугробы, ветер приносит забытый запах хвойного леса и мороза. Я включаю печку, она гудит, заглушая болтовню по радио, не принося, впрочем, никакого тепла. Вопреки советам приложения с картами, я съезжаю с шоссе, и мы двигаемся вверх по побережью, мимо спящих хуторов, березовых рощ, укрытых сугробами, протестантских кладбищ и неоновых чудищ гипермаркетов, дремлющих в глубине парковок.
Я рад, что она проспала Готенбург и не просила меня остановиться хоть на час, чтобы посмотреть город. Она дремлет, когда я тихонько торможу возле сельской лавки и покупаю нам куртки, с большими капюшонами, отороченными полосой искусственного меха, две по цене одной, потому что скоро весна. Зеленую мне и красную ей.
Чем дальше на север мы продвигаемся, тем выше становятся звезды и прозрачней воздух. В последнюю ночь пути, почти двое суток после того, как мы выехали из Гамбурга и полторы недели после отъезда из Барселоны, я останавливаюсь на холме посреди снежной пустоши и выключаю фары.
— Что ты делаешь?
— Смотри, — я выхожу из машины и указываю ей на усыпанное звездами небо — одно из северных чудес, по которым я так никогда и не перестал скучать. — Это Млечный Путь.
Она закутывается в парку и приоткрывает дверцу машины.
— Млечный Путь? — переспрашивает она, глядя на растянувшуюся над нашими головами искристую ленту. — Настоящий? Похож на пепел.
Лиза пританцовывает от холода, переминаясь с ноги на ногу на снегу, не сводя глаз с мерцающей галактики над нашими головами.
— Поехали? — наконец, говорю я, зная, впрочем, что я буду жалеть о том, что не дал этому моменту продлиться чуть дольше.
— Нам далеко еще?
— Нет, к утру будем.
— М-мм, — она смотрит на меня с полуулыбкой и снова берется за колесико радиоприемника. Мне нравится, что между теплом и музыкой она всегда выбирает второе.
Я прав, мы въезжаем в деревню на рассвете. Ночью был снег. Указатель на нужный нам съезд с дороги утопает в сугробе, я чуть было не пропускаю наш поворот. Лысые шины «Фольксвагена» проскальзывают по белой пыльце, оставляя за собой длинные параллельные линии. Я выезжаю на главную улицу как раз в тот момент, когда из-за пригорка показывается ядовито-рыжий нимб солнечных лучей, тут же заставляя пустые черные витрины магазинов искриться не хуже Млечного Пути. Лавка со снаряжением для охоты и рыбалки, кофейня, церковь, школа. За школой дорога уходит влево и вверх, на другой берег озера, тут домов мало, и все они одинаковые двухэтажные, обшитые серо-голубыми рейками с остроконечными крышами. Я сворачиваю еще раз, налево, и еду вниз, почти к самому озеру, еще километр или около того, ища глазами маленькую пристань. Она вросла в лед озера и покосилась, но она тут. Я подъезжаю почти к самой воде и мягко торможу.
Хрустя свежим снегом, я взбегаю по ступенькам и заглядываю внутрь, сквозь мерзлое окно террасы. Дом пуст. Посреди гостиной одиноко пылится низкий темно-серый диван, чуть поодаль — обеденный стол ждет, пока его накроют к обеду для четырех человек. Я оборачиваюсь и смотрю в сад. Хромые рассохшиеся яблони и низко склонившиеся над водой ивы. Поодаль — лодочный сарай из красно-бурых реек с бронзовой чайкой на флюгере. Это здесь, мы на месте.
Конечно, ключей у меня нет, но я легко вспоминаю, как мы делали это, когда учились в школе. Утопая в свежем снегу, я пробираюсь на задний двор и дергаю ручку веранды. В моем, в нашем детстве они почти всегда были открыты, и можно было пробраться внутрь летнего коттеджа у озера, отыскать среди кухонных шкафов бар с пыльными полупустыми бутылками джина и вина из черной смородины, пить до тех пор, пока комната не начнет медленно вращаться по кругу, а потом целоваться, превозмогая поднимающуюся из желудка кислую волну рвоты, переплетаясь ногами на укрытом лоскутным покрывалом диване.
На этот раз дверь оказывается запертой. Я мог бы потратить еще пару минут на то, чтобы дойти до лодочного сарая и поискать ключ, который, без сомнения, спрятан где-то там, но я слышу скрип отворяющейся дверцы мастодонта «Фольксвагена». Отойдя на пару шагов назад, я разбегаюсь и бью в замок ногой. Дверь, содрогнувшись, распахивается, ей не нужны долгие уговоры.
— Эй, ты что там делаешь? — спрашивает Лиза, выйдя из-за угла и сонно потирая глаза кулаком.
— Проветриваю дом. Тут давно никого не было, и воздух пропах сыростью.
— А кто здесь живет?
— Мы.
— Это наш дом?
— Я должен был давно привезти тебя сюда.
— Тут мило, — говорит девушка, остановившись посреди пустой белой гостиной. — Но как-то совсем пусто.
