— Ты ударил меня, чтобы привлечь внимание?
— Я не знаю.
— Ты пугаешь меня.
— Сядь!
Она поднимается с пола и, прихрамывая, направляется к рюкзаку.
— Давай ты хотя бы поспишь немного, а завтра мы все решим? — говорю я, пытаясь придать голосу мягкие успокаивающие ноты.
Но я слышу себя и понимаю: такими голосами правду не говорят. Однако каким-то чудом это действует, и она садится на краешек дивана и принимается с тупым жертвенным выражением на лице рассматривать свои облупившиеся ногти. Я делаю нам кофе, и она принимает чашку из моих рук со смущенной полуулыбкой, будто мы семиклассники и она случайно увидела меня голым.
— У тебя что-то с волосами.
— Что? — она ловит прядку и подносит к глазам. — Все нормально вроде бы.
— Там, у корней.
— А, так это просто краска отрастает.
— Какая краска?
— Это не мой настоящий цвет. Я покрасилась… после Риты. Так у меня русые волосы.
— Русые?
— Мышиные. — Она отхлебывает из чашки и морщится. — Фу! Я думала, это чай.
— Но ты любишь кофе.
— Нет, я чай люблю, ты что, забыл?
Она снова врет, я не могу понять, зачем.
— Серж, давай посмотрим правде в глаза. Нам не убежать, они поймают меня, рано или поздно. Я должна пойти к ним и рассказать все, все-все. Это… смягчающие обстоятельства. Я тебя спасала от него, в конце концов. Может, меня вообще оправдают.
— А если нет?
— Я думаю, это риск, который мне придется взять.
— Ида Линн…
— Серж, — ее лицо приняло какое-то виноватое выражение, брови сложились буквой «Y». — Я должна признаться тебе, я погуглила ее, я знаю, что случилось тогда. Авария и… ты ведь не виноват, милый мой. Это не ты был за рулем. Мне кажется, ты никак не можешь отпустить ее и все думаешь и думаешь о ней. Может, даже видишь ее во мне. Но ты знай, хороший мой, что бы у вас там ни произошло, я — не она. Я люблю тебя, Серж.
Клоск-клоск-клоск-клоск.
— Я люблю тебя, Серж, но… — она не дождалась остановки. — Ты всегда будешь моим другом, Серж, моим братом. Мы можем даже жить вместе, но я не могу больше быть с тобой. Мне нужен огонь, я хочу гореть, Серж. Ты не можешь это понять. Я знаю, ты очень хочешь, но не можешь. Просто ты совсем не такой. И я знаю, что это все неожиданное, и мне жаль, но если я сейчас все это не скажу тебе, то мне проще просто с крыши прыгнуть будет, чем еще один день так прожить.
Это не сюрприз. Я видел их, я шел за ней по ночным улицам, следил за тем, как она входила в дом, в ту комнату.
— Смотри, через семьсот метров будет зона отдыха, мы можем съехать туда.
— Серж, я думаю, твоя проблема в том, что ты все еще любишь ее. Поэтому ты так странно себя ведешь. Поэтому ты называешь меня ее именем, когда мы вместе.
— Я встретила одного человека. Он такой же, как я, у него есть эта тьма внутри, Серж. Он — музыкант, играет в рок-группе. Я делала ему наколку на шее и… у него такие глаза, я вижу в них ад. И себя.
Я прикрыл глаза и увидел плывущее в стекле отражение огней. Комната, освещенная тусклой лампой. Запрокинутая голова и пустые, полные слез глаза, которыми она смотрела на меня через окно, пока он закидывал ее увитую орнаментом из черных звезд лодыжку себе на плечо, чтобы войти в нее еще глубже. Она смотрела на меня, двигаясь вместе с ним. Рисунки, иллюстрации преисподней на их телах ожили и заплясали, демоны улыбались мне беззубыми улыбками. Дом горел.
— Я не нужна тебе, отпусти меня.
Я смотрю на нее, силясь продраться через чащу картинок и звуков в моей голове, туда, к смыслу того, что происходит здесь и сейчас.
— Серж, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.
— Ты слышишь меня? Почему ты молчишь?
Вдалеке мелькнул и скрылся за холмом огонек встречных фар.
— Я… все кончено Серж. Я люблю тебя и поэтому должна отпустить тебя. Иначе я просто уничтожу нас обоих.
— Замолчи.
— Что?
Песня закончилась, включился следующий трек.
— Bruise pristine serene — we were born to lose.
— Пожалуйста, не говори ничего, Ида Линн. Сейчас мы съедем в зону отдыха, и там мы сможем все обсудить.
— Нечего обсуждать. Я все сказала. Надеюсь, ты сможешь меня простить. Просто, когда я с ним, я…
Я крутанул колесико звука до максимума.
— …он видит мою тьму, он не отрицает ее, как ты. Когда он… — она перекрикивала музыку.
— Еще триста метров.
Клоск-клоск-клоск-клоск.
— …он заставляет меня забыть, он знает, как заставить меня забыть. А с тобой я всегда помню. Ты как ожог на моей ладони, Серж, я…
— Серж, я… прости, что начала говорить об этом. Это совершенно не мое дело. Я — не она.
— Ты — не она, — произношу я, внимательно осматривая ее лицо и тело, замечая незнакомые шрамы, родинки и веснушки. — Ты — не она.
— Да. Я — не Ида Линн. — Она касается меня рукой. — Я не знаю, зачем я говорила всю эту чушь про то, что хочу уйти. Я никогда не уйду. Ты — единственное, что осталось в моей жизни. Ты и есть моя жизнь теперь.
Ее лицо приближается к моему. Она проводит кончиком языка по моим губам, я приоткрываю рот и позволяю ей поцеловать себя.
— Ты — не она.
— Я здесь.
— Ты здесь, — бормочу я, отстраняясь.
Клоск-клоск-клоск.
Заснеженные деревья стояли вдоль дороги как мертвецы, поднятые из могил светом фар нашего старого «Вольво». Я старался отключиться, не слушать ее. Но она все говорила и говорила. Я взглянул на нее и увидел какое-то незнакомое лицо. Откуда взялись эти линии вокруг глаз, этот истеричный изгиб рта, эта прическа с забритыми наголо висками? Куда делись ее длинные черные волосы? Я вспомнил, как они падали на пол в прихожей. Вспомнил отражение ее лица через стекло. Она видела меня, она смотрела прямо мне в глаза.
— Я знаю, что ты спишь с ним. Я видел вас, можешь не врать. Даже если ты любишь его, тебе не обязательно уходить вот так, — шепчу я, сжав в ладонях ее все еще влажное от слез лицо. — Я могу просто не знать. Забыть. Только не уходи, хорошо?
— Серж, мне страшно. Ты ведь знаешь, что он умер? И она, твоя Ида Линн умерла? Что все они умерли, и есть только мы с тобой?
— Зачем ты рассказала мне?
— Про Риту?
— Про него, Ида Линн.
— Серж, я не знаю, что с тобой происходит, но ты, ты… устал и у тебя все смешалось в голове. Я… не Ида Линн, я — Лиза, мы встретились в Барселоне, помнишь? А Олли…
