Я кладу руку на плечо Тори, пытаясь утешить, но она дергает плечом, сбрасывая ее.
— Она так и сказала? Что меня вернули? — Глаза ее наливаются слезами.
— Прости, мне не нужно было ничего говорить. Прости.
Тори подается вперед и прячет лицо в коленях:
— Раньше мы были так близки, мама и я!.. Когда я только начала жить с ней, она одевала меня в такие же наряды, как у нее, брала с собой на все вечеринки своих друзей. А потом, в прошлом году, все это прекратилось. Словно я стала отвлекать от нее слишком много внимания, и она больше не желала видеть меня рядом. Как надоевшая кукла, с которой ей расхотелось играть.
Тори медленно качает головой. В голосе ее слышатся всхлипывания.
— А мне нравилось быть в центре внимания. Я старалась понравиться ее друзьям. Сама виновата, не нужно было этого делать! Но все равно, где-то в глубине души я надеялась... то есть я никогда не думала, что она способна на такое. Знаешь, я все гадала, известно ли ей, что со мной случилось. Думала, она плачет по мне... — Тори швыряет книгу через всю комнату.
— Ненавижу, — шипит она.
Сбросив одеяло, она, прихрамывая, идет в кухню.
— Чаю?
— Э-э-э... да.
Тори гремит чашками. В дверях появляется Нико, на лице написано любопытство.
— Все хорошо?
Но он спрашивает не у меня. Он подходит к Тори, кладет руку ей на спину. И я вижу по ее глазам, что она его уже обожает.
Она кивает:
— Да. Спасибо, Нико. Хочешь чаю?
— Попозже. — Он поворачивается ко мне: — Как выпьешь чаю, зайди ко мне в кабинет, нужно поговорить. — И он снова уходит.
Она называет его Нико. Должно быть, он сказал ей, что Джон Хаттон не его настоящее имя. Как ей это удалось? Нико не доверяет людям. Никому. Тогда, в лесу, потребовались месяцы испытаний и тренировок, чтобы он хотя бы начал доверять мне. А ей назвал свое настоящее имя.
Я качаю головой.
— Сахар? — спрашивает Тори.
— Слушай, я не очень-то и хочу пить.
— Как знаешь. — И она ставит мою чашку в раковину.
Идет и подбирает свою книжку с пола, потом погружается в чтение с чашкой чая в руке.
У меня еще так много вопросов, которые я хотела бы задать ей. Как она сбежала от лордеров? Что стало с ее «Лево»? Но она уже вновь отгородилась от меня. Время разговоров закончилось.
Я стучу в дверь кабинета Нико.
— Входи.
Открываю дверь. В комнате диван, письменный стол, на нем — встроенный компьютер. Я догадываюсь, что он может ловко исчезать внутри стола, как будто его и нет вовсе. Книжные полки, очевидно, заставленные книгами по биологии, которые поддерживают учительскую легенду.
И Нико. Он улыбается.
— Показывай, что там у тебя.
Я вытаскиваю из внутреннего кармана рисунки и планы больницы. Он разворачивает их на низком столике перед диваном, жестом предлагает мне сесть рядом. Дотошно расспрашивает о позициях, мерах защиты и охране.
— Тебе, должно быть, все это уже известно.
— По большей части. Хотя охрана на входе была усилена. Что-нибудь еще?
— Полагаю, есть и кое-что новенькое. Кое- кто упомянул про систему технологической защиты.
— Какие-нибудь подробности?
— Нет. Но телефоны и компьютеры изменились. Они подсоединены к кабелям и проводам, которые уходят в стены. И мамин телефон там не работал. А раньше, по ее словам, работал.
— Интересно. Быть может, установлена сигнальная блокировка по всей больнице, что делает передающие устройства бесполезными.
— И дистанционные?
Нико бросает на меня быстрый взгляд.
— Вроде дистанционно управляемых бомб.
Он криво ухмыляется:
— Умница, Рейн. Совершенно верно. Хотя не думаю, что мы не сможем так или иначе все это обойти.
— Есть и еще кое-что.
— Да?
— Там где-то должен быть потайной выход. Во время последнего нападения лордеры быстро увели куда-то всех врачей. Слишком быстро. Спрятали их где-то.
— Интересно. Ты должна присмотреться, понаблюдать. Узнать все, что можно.
— Хорошо.
— Возможно, как-нибудь, когда ты будешь там, мы сможем устроить ложную тревогу, чтобы ты посмотрела, что к чему.
Мне вспоминается последнее нападение. Бомбы. Пули. Смерть. Лужи крови на полу. Перед глазами все плывет, живот сводит, и я заставляю себя дышать глубоко, чтобы успокоиться, чтобы дурнота отступила.
— Рейн! — говорит Нико и хватает меня за плечи. — Оставайся со мной!
С твердым нажимом его рук жар проникает сквозь влажную одежду к коже, помутнение проходит. Все четко и ясно.
— Да, я сделаю, что ты хочешь, все, что ты хочешь, обещаю.
— Вот и хорошо, моя особенная Рейн. — Он обнимает меня, и я наполняюсь теплом. Вопросы, которые я хотела задать, растворяются в этом тепле.
Он отпускает меня.
— Теперь насчет Тори.
— Да?
— Она может оказаться нам полезной. Посмотрим. В ней много гнева. Не знаю, сможет ли она научиться контролировать его, направлять. Но не забывай, что она по-прежнему представляет для нас угрозу, а привела ее ты. Если что-то пойдет не так, тебе не сносить головы. — Он целует меня в лоб. — Наверно, пора уже отвезти тебя домой.
Той ночью я проигрываю в голове все, что было сказано и сделано. И все по-прежнему странно и непонятно. Почему я так важна для Нико и его планов? Почему я не спросила у Нико то, что хотела? Как будто рядом с ним я начисто лишаюсь воли.
А когда вспомнила нападение на больницу, то едва не утратила самообладание. Даже теперь я не могу думать об этом без паники и подступающей к горлу тошноты. Кровь.
Но стоило Нико прикоснуться ко мне, назвать Рейн, и все прошло. Ко мне снова вернулось хладнокровие.
Я знаю, что больница — средоточие зла. То, что они там делают, крадут души и воспоминания — зло. Лордеры — зло.
Они должны быть остановлены.
Они будут остановлены.
Но что я делала раньше, с Нико? С Совами? Воспоминание о крови на полу во время нападения на больницу четкое и ясное. Оно вызывает у меня ужас. Но о том, что было раньше... ничего, если не считать каких-то обрывков.
Путь Нико — правильный. Это и мой путь. Да, Нико может быть жестоким. Он совсем не ценит человеческую жизнь. Не только жизнь лордеров или случайных жертв, но даже своих соратников. Как он тогда сказал? Они умерли славной смертью.
А как же Бен? Он тоже умер славной смертью, пытаясь вырваться из жизни, навязанной ему лордерами?
