Я закрываю глаза, чтобы не видеть всего этого. Яркая вспышка воспоминания: Нико. Он показывал нам этот же фильм, я помню. Потом показал еще один.
«Кто правит, тот и меняет историю по своему усмотрению». Вот что он тогда сказал. Лордеры собрали все имевшиеся в их распоряжении доказательства о неуправляемых бунтах и погромах, слепили их вместе и сделали их просмотр обязательным для населения. Они не показывали версию Нико, где лордеры — или полиция, как их называли, — избивают студентов, многих ранят и даже убивают, а изображают все так, словно во всем виноваты бунтовщики.
Конечно, студенты были отнюдь не пай- мальчиками. Они устраивали погромы и беспорядки, и многие заслуживали наказания за участие в этом. К тому же к ним присоединились преступники и бандиты, которые грабили и убивали. Но другая сторона действовала не менее жестоко.
Я задаюсь вопросом: если «Свободное Королевство» добьется успеха, а лордеры потерпят поражение, как будет переписана история? Прежде всего их перестанут называть антиправительственными террористами, для всех они станут «Свободным Королевством». Гораздо более приемлемое название, без такого пугающего добавления, как террористы.
Сквозь веки я чувствую, что свет снова загорается, и открываю глаза. Все сидят притихшие, ошеломленные такой жестокостью и насилием, хотя, должно быть, подобное показывают каждый год.
Всего через несколько недель, 26 ноября, День Памяти Армстронга; в этом году исполняется четверть века со дня смерти первого премьер-министра лордеров и его жены. Маминых родителей. Их убили по дороге в загородный дом в Чекерсе, куда они ехали отпраздновать пятую годовщину нахождения у власти. Лордеры правят уже тридцать лет.
Учитель рассказывает нам о запланированных празднествах. Празднествах правительства лордеров, которое ломает и уничтожает людские умы и души.
«Какая ирония!» — думаю я, когда выхожу из школы, чтобы встретиться с Эми и Джаззом и поехать домой. Лордеры говорят: помните тех, кто погиб, защищая страну от самой себя тридцать лет тому назад. Однако сейчас уже сами они похищают людей, делают все, чтобы людей этих забыли, чтобы никто не задавал неудобных вопросов. Крадут воспоминания, как украли их у меня.
Чтобы мы не помнили.
— Ты сегодня какая-то притихшая, — замечает Джазз, поглядывая на меня в зеркало, когда мы въезжаем в пригород.
— У меня все отлично.
Джазз и Эми целуются на прощанье, а я захожу в дом. Эми мчится быстренько переодеться, а я тем временем делаю чашечку чая и протягиваю ей, когда она спускается вниз.
— Спасибо, Кайла. Ты уверена, что все в порядке?
— Да, все в полном порядке. Беги. — И она уносится на работу, в хирургию.
Но в доме слишком тихо, и на душе у меня слишком тоскливо, чтобы быть одной. Я слоняюсь из комнаты в комнату и в конце концов устраиваюсь в кресле с альбомом для набросков. Никого не будет еще почти два часа. Мне хочется рисовать, однако я не рисую. Вытаскиваю спрятанные рисунки, сделанные прошлой ночью. Те, на которых сестра Салли и все остальные. Вздыхаю.
Как это характеризует меня и мою силу воли? Неужели я настолько слаба, что не могу сделать то, что считаю правильным, потому что это так трудно? Я очень многим обязана Нико. После того что он сделал, чтобы спасти, защитить меня, я не могу его подвести. Но если я отдам ему эти рисунки, что станет со всеми этими людьми?
Сегодня я не буду рисовать лица, порисую саму больницу. Я уже отдала Нико схемы и планы, но что-то все равно не дает мне покоя, что-то ускользает. Доктор Лизандер так быстро скрылась от опасности во время последнего нападения. Должен быть какой-то потайной путь, но где? Я начинаю рисовать коридор перед ее кабинетом.
Это дело настолько увлекает меня, что я не сразу слышу стук в парадную дверь. Я откладываю карандаш, поднимаю жалюзи и выглядываю. Рассыльный, с огромным букетом цветов. Возможно, отец пытается задобрить маму.
Я сбегаю вниз, открываю дверь.
— Доставка для О’Рейли, — говорит посыльный.
— Вы, должно быть, ошиблись адресом. Здесь нет никого с таким именем.
Он вытаскивает какую-то бумажку, изучает ее.
— Дженет О’Рейли?
— Нет. Извините.
Он закатывает глаза.
— Простите за беспокойство. Не подскажете, который час?
Я смотрю на свои часы, и он наклоняется и вглядывается в них. Всовывает мне в руку небольшой клочок бумаги, подмигивает и исчезает.
Закрыв дверь, я разворачиваю бумажку: Нужно встретиться как можно скорее. На окраине деревни, на холме с вашей стороны. Это очень важно. Записку уничтожь. Э.
«Э»... Эйден? Мои ноги прирастают к полу. Перечитываю записку, затаив дыхание. Мак собирался попросить Эйдена отсканировать мой рисунок Бена, чтобы затем разместить его на сайте пропавших.
Бен! Должно быть, у них есть какие-то новости про Бена.
Я натужно сглатываю. Новости могут быть как хорошие, так и плохие. Второе наиболее вероятно. Но если бы новости были плохие, Эйден мог бы передать записку через Мака, ведь так? Но он сам тут.
Я взлетаю по лестнице, переодеваюсь из школьной формы в джинсы и ботинки и несусь к двери, не смея даже надеяться, но все же... все же.
Заставляю себя идти по деревне нормальным шагом и выглядеть так, словно я просто вышла прогуляться, с трудом удерживаюсь от того, чтобы не побежать.
На дороге за деревней никого не видно. Меня охватывают сомнения, в ушах звучат все мамины предостережения держаться подальше от таких мест, но с тех пор, как ко мне вернулась память, я больше не боюсь. Я вполне способна постоять за себя.
Бегу по дороге мимо полей и живых изгородей, через рощу вверх по склону. Воздух морозный и ясный, послеполуденное солнце низко висит в небе. Ближе к вершине холма перехожу на шаг. Теперь мне страшно услышать то, что скажет Эйден. Пока я не услышу, это может быть то, что я сама хочу услышать. Как только я увижу его и он произнесет слова, все закончится.
Я все замедляю и замедляю шаг, потом и вовсе останавливаюсь, чтобы глубоко вдохнуть и выдохнуть, успокоить лихорадочный стук сердца, которое бешено колотится совсем не от бега. Дальше иду уже медленно под сенью деревьев, пока не огибаю последний поворот дороги. Голова его повернута в другую сторону, но огненно-рыжие волосы блестят в лучах заходящего солнца. Эйден. Я подхожу, и он оборачивается. Улыбается.
Он улыбается.
— Как дела, Кайла?
Пытаюсь отыскать в его глазах ответ, которого так жажду. Глаза у него голубые, но совсем не такие, как у Нико. У Эйдена они насыщенного синего цвета. Успокаивающие. Значит, новость не плохая?
Чувствуя, что ноги уже не держат, плюхаюсь рядом с ним на бревно, на котором он сидит.
— Ради бога, скажи, что ты слышал.
— Возможно, мы обнаружили Бена.
