Нико молчит.
— Моя семья будет там.
— Мы — твоя семья. — Мягкий упрек. Я вспыхиваю.
— Нико, ты не понимаешь. Мама не на стороне лордеров, по крайней мере больше нет.
— Разве?
— Да! Они зачистили ее сына. — Ия рассказываю Нико о Роберте, испытывая вину за то, что нарушила доверие, но я должна заставить его понять. — Она пыталась узнать, что с ним случилось, она не одна из них.
— И все же, если она не поддерживает нас, ее чувства к лордерам не имеют значения. Она может послужить жертвой для нашего дела. — Нико приподнимает мое лицо за подбородок. Ужас, должно быть, отражается у меня в глазах. — Рейн, я знаю, это тяжело. Но ты обязана быть сильной. Мы должны ударить по лордерам там, где больнее всего. Она — символ их власти, и она позволяет это. Каковы бы ни были ее чувства, она — инструмент лордеров.
Я стискиваю кольцо Эмили в кармане. Я должна быть сильной.
Он целует меня в лоб.
— Ну, довольно твоего любопытства. Пора возвращаться домой, пока тебя не хватились.
— А почему нельзя остаться здесь? — спрашиваю я, хотя не собиралась этого говорить, но все же, почему? Потому что, когда я здесь, с Нико, и даже с Катраном, я на своем месте. Я верю в их планы, наши планы.
Он кладет теплые руки мне на плечи.
— Побудь сильной еще немного, хорошо? Ты нужна нам изнутри. Ты не можешь пока исчезнуть из той жизни. Ступай, Рейн. — Нико легонько подталкивает меня к двери. Я выхожу. Без Нико рядом даже температура как будто падает.
Тори не видно, но Катран вернулся. Он идет следом за мной по лесу.
— Мне не нужно сопровождение, ты же знаешь. Я помню дорогу.
Катран не обращает внимания на мои слова, продолжает идти за мной.
— Ты меня слышал? — Я поворачиваюсь к нему, когда мы подходим к мотоциклам.
Он усмехается.
— Слышал, особенная ты наша, но это приказ сверху. Доставить тебя домой в целости и сохранности.
— Я никому не скажу. Иди лучше спрячься вон за теми валунами и прикорни.
Он оставляет мои слова без внимания и вытаскивает наши байки из укрытия. Мы трогаем, Катран впереди. Чересчур быстро для того, чтобы сохранять необходимую тишину, но ведь таким он был всегда? Больше отваги, чем здравого смысла, говаривал, бывало, Нико, но смягчился, когда понял, что Катран всегда остается в границах самообладания. Близко к последней черте, но никогда ее не переступая. Скорость бодрит, воспоминания о прошлом отвлекают от раздумий о настоящем, о том, что случилось сегодня, и мне уже плевать на риск. Скорость уносит меня в другие дни. Дни с привкусом опасности. Обрывки воспоминаний прилетают и, подразнив, улетают, исчезают.
Присматриваюсь к мчащемуся впереди Катрану и не понимаю. Кто он на самом деле? Кем был мне в те, прежние времена? Вопросы роятся в голове, словно пчелы.
Мы приближаемся к тайнику в нескольких милях от дома. Катран замедляет ход, останавливается, разворачивает свой мотоцикл на тропу, чтобы ехать обратно.
— Подожди минуту, — говорю я неуверенно. — Я хочу у тебя кое-что спросить.
— Что, все-таки не можешь найти дорогу?
Я сердито хмурюсь, стискиваю кулаки. Зачем трудиться?
— Почему ты бываешь иногда таким противным?
— Ты действительно хочешь знать? — В его вопросе слышится злость.
Я отворачиваюсь, завожу мотоцикл в деревья и прячу его. Катран стоит, наблюдает. Вероятно, проверяет, все ли я сделаю как надо. Я набрасываю поверх брезент и направляюсь вверх по тропе.
— Постой. Извини, — слышу я.
Катран извиняется? Я потрясенно останавливаюсь, оборачиваюсь. Он уже слез с мотоцикла, и я подхожу к нему.
В глазах у него вызов, и я принимаю его, не дрогнув. Но его черные глаза смотрят пристально, не отрываясь, и я теряюсь.
— Ну? — подгоняет он.
Я сглатываю.
— Мои воспоминания несколько... путаные. Могу я тебя кое о чем спросить? О том, что было тогда.
— Валяй.
Я скрещиваю руки на груди.
— Мне снились страшные сны. Кошмары. До сих пор снятся. — Я вздыхаю, опускаю глаза в землю. Не хочется произносить это вслух, но нужно выяснить, что он знает. — Как меня преследуют, я бегу по песку, испуганная до смерти, и... — Я поднимаю глаза. — И ты будишь меня, обнимаешь и успокаиваешь.
Я утверждаю это, не спрашиваю, потому что в глубине души знаю, что так и было.
И вижу в его глазах подтверждение. Он поворачивается, и красный зазубренный шрам у него на правой щеке скрывается.
Иногда, как сейчас, когда он не злится, то можно увидеть совсем другого человека. Того, кто обнимал брата Холли за плечи. Того, кто успокаивал, утешал меня по ночам.
— Спасибо, — тихо говорю я.
— Не за что. — Он кажется смущенным. — Мы с тобой были друзьями. Но потом все... изменилось.
— Почему?
— Ты изменилась.
— Я не понимаю.
— Я и сам не понимаю. — Он вздыхает. — Когда ты только начала тренироваться с нами, ты была другой. Была напугана, часто плакала. Ты не хотела быть там, не так, как все мы. Но время от времени ты менялась. Превращалась в безумную фанатичку. В марионетку Нико, пляшущую под его дудку. И это было как-то связано с Нико и тем доктором, который забирал тебя иногда на несколько дней.
Доктор? В памяти вспыхивает воспоминание: особого рода доктор, не тот, который лечит болезни и недуги. Я боялась его, очень боялась. Перед мысленным взором проплывает его лицо, потом на ум приходит и имя: доктор Крейг. Тот самый доктор из моего сна, который говорил, что я заболею.
— И Нико велел, когда ты так менялась, обращаться с тобой как с одной из нас, и не обращать на тебя внимания, когда ты была другой. Но мало-помалу та девочка исчезала и возвращалась только, когда тебе снились кошмары.
Голова у меня идет кругом. Два человека, как и сказал Нико, Люси и Рейн. Они раздвоили меня, сделали из меня двух личностей.
Это тот врач? Мне становится плохо. Я отворачиваюсь, но Катран идет следом. Разворачивает к себе лицом и держит за плечи так, что я не могу спрятаться от его взгляда.
— Послушай меня. Нико задумал что-то, связанное с тобой, и это началось давно, еще тогда. Я не знаю что, и мне это не нравится. Не позволяй ему использовать тебя. Тебе не место среди нас, никогда не было. Беги, пока еще есть возможность.
Качаю головой.
— Нет, — шепчу я, — нет. — И твердо добавляю: — Ты просто хочешь убрать меня с дороги. Ревнуешь меня к Нико, к тому, как важна я для него и нашего дела.
Он смеется, но за смехом слышится злость.
— Ну да, само собой.
