Судно уже убрало трапы и поднимало якоря, когда Зои, едва не растерзав клаксон, которым возвещала о своем прибытии в порт, подкатила на пирс.
Нам предстоял непростой разговор с организаторами и командой корабля. Долго мы объясняли, что якобы сбились с пути, поэтому не смогли отметить свое прибытие в тех городах, которые приняли на себя обязанность фиксировать время появления участников. Больше всего меня тревожило, что вести о пожаре в Оклахоме достигнут их ушей, начнется расследование и гибель Давида обернется нашей гибелью.
— Главное, — самозабвенно шептала Зои, — попасть на пароход. А там уж — хоть трава не расти.
Нам повезло, мы оказались не единственными нарушителями условий гонки. Первыми в порт Сиэтла прибыло немецкое авто, которое оказалось столь хрупко, что часть пути по американскому континенту было вынуждено пройти железной дорогой. Ганс фон Кеппен — пилот «Протоса» — и его механики Кнаппе и Маас погрузили авто в товарный вагон, сами сели в купейный и добрались до порта, попивая дорогие вина в вагоне-ресторане. Об этом говорил их цветущий и отдохнувший вид.
В конце концов всех нас допустили на пароход, оштрафовав герра Кеппера на тридцать суток, а нас — на десять.
Но какое же было мое удивление, когда я увидел среди автомобилей, вид имеющих еще более печальный, чем наш гибрид «Модал Кей» и «Модал Эс», начищенный как серебряная церковная чаша удивительный «Сильвер Элен». Значит, доктор был на борту. Его электромобиль творил настоящие чудеса — он пришел позже «Томаса Флайера» всего на четыре дня. Но какой результат он мог показать, если бы не пришлось делать крюк в семь или восемь сотен миль до оклахомской больницы. Не по воздуху ли он перемещался?
Бедный доктор! Сколь велико будет его горе, когда он узнает об участи воспитанника!
Его же дочери было все нипочем! Уже даже оказавшись на борту, она продолжала браниться с организаторами, оспаривая свой штраф. Безумная! Она впала во власть азарта и была готова сознаться, что остановилась неподалеку от Талсы, сожгла заброшенное здание, прежде зарезав собственного брата, обвиняла его в жажде помешать, лишь бы те извинили ее долгое отсутствие и сократили наказание до пяти суток. Начала торговаться! Начала с суток, увеличила до трех, перешла к пяти… Я не в силах был взирать на этот торг. И пока с языка ее не сорвалось убийственное признание, пока Зои не увидел ее отец, между прочим находящийся где-то в каютах, чуть ли не насилу увел вниз.
Сказать по чести, увидев среди участниц авто Иноземцева, я страшно обрадовался, на мгновение допустив утешительную мысль, что, быть может, я решусь передать попечительство над Зои в руки ее законного родителя.
В каюте девушку продолжало трясти от негодования.
— Он здесь, он здесь, — все повторяла она, шагая из угла в угол и комкая в руках свой шлем. Очки она подняла на макушку, чуть отросшие пряди волос свисали на ее лоб и глаза. Она то и дело их отбрасывала назад или закладывала за ухо и вновь принималась взбивать в руках несчастный головной убор.
— Эл, как это возможно? На четыре дня позже «Летуана». Это просто немыслимо. Неужели он собирается прийти первым?
— Одно из удовольствий гонки — прийти первым, — попробовал возразить я.
— Этого не случится. Я подсыплю ему опилок в бензобак.
— У «Сильвер Элен» нет бензобака. Ведь это электромобиль.
— Ох, дьявол, Эл, я совсем потеряла голову. Конечно же, у его чертового электробата нет бензобака. Тогда надо уничтожить батареи. Я убью бактерии, и все дела! — она просияла. — Что скажешь, Эл?
— Это недостойно, — предпринял я очередную попытку возразить.
— Тьфу на тебя, Эл. — Она открыла дверь и, выглянув наружу, выкрикнула: — Эй, кто-нибудь, я же просила ножницы. Нежели на всем этом чертовом корыте нет ножниц?
Я вознес очи горе — и зачем ей понадобились ножницы?
С грохотом хлопнув дверью, Зои вновь принялась ходить из угла в угол, подобно Юлбарсу в его стеклянном вольере. Лицо девушки было перекошено от напряженных раздумий. Потом вдруг, отодвинув стул от стола, уселась, вынула свой складной нож. Я даже рта не успел раскрыть, как она отсекла несколько мешающих глазам прядей. Ее волосы и без того были пострижены совершенно беспорядочно, но сейчас она стала выглядеть еще безумнее.
— Я придумала, как уничтожить батареи. — Ручка навахи и ее лезвие щелкнуло, сложилось пополам. — Бактерии не любят соли. Я сейчас спущусь в камбуз и стащу у кока пару фунтов.
Встала и, пряча нож в карман пальто, тут же направилась к выходу.
— Но, мадемуазель Зои… — дверь хлопнула прямо у моего носа, — на судне ведь ваш отец.
Последняя моя фраза была произнесена закрытой двери. Я разозлился, пнул стул, походил вокруг стола и решил улечься спать. Пусть теперь месье Иноземцев разбирается со своими детьми, бактериями и электромобилем. А я валился с ног от усталости.
Зои не явилась ни через час, ни через два.
Чертова девчонка!
А я так и не смог уснуть, зная, что, быть может, в эту минуту она собирается совершить очередное преступление или уже совершила. Какая-то подозрительная тишина на судне. Не перебила ли она всю команду своей навахой, не завладела ли капитанским мостиком? Я нервно рассмеялся, представив ее с треуголкой на макушке и с черной повязкой через лицо. Реквизировала пароход и отправилась в Париж на нем.
Надо найти ее. И со вздохом, которому посочувствовали бы даже черти в аду, поднялся.
Уже стемнело, когда я выбрался на палубу.
Трехпалубный пароход был окутан туманом, тусклый кружок фонаря повис в ночном пространстве, будто серебряный диск луны, туман, смешиваясь с клубами из дымовых труб, рисовал причудливые узоры, то сгущаясь, тогда фонарь светил едва-едва, то рассеиваясь, — можно было разглядеть очертания надстроек, убегающих вверх трапов, планшир. Я добрался до правого борта и решил держаться вдоль него, чтобы не споткнуться о какой-нибудь свернутый канат или бочку. У планшира всегда было свободней, только б не навернуться за борт — бездна тянула особым магнетизмом. Внизу плескалась черная, как нефть, вода, порой отсвет от корабельного светила бросал на легкую рябь серебристые блики.
Я залюбовался игрой света и тьмы и двигался вперед, больше смотря на воду, чем под ноги. Вдали раздался звук шагов — навстречу мне шел еще один ночной прохожий, верно, как и я, страдающий тревожной бессонницей и, как и я, решивший совершить променад на свежем морском воздухе.
Только когда тот поравнялся со мной, проронив знакомым скрипом: «Прошу прощения», я очнулся от любования и поднял голову — Иноземцев прошагал мимо, не узнав меня.
Я вздохнул с облегчением, большего всего на свете я не хотел слышать его ужасающий голос, это змеиное шипение, надрывное дыхание.
Обойдя палубу кругом, я вернулся к дверям каюты, так никого больше не встретив. Не было смысла искать камбуз, Зои там уже не было. Автомобили погружены в трюмную часть корабля, но входа туда я не нашел. Главное, пароход цел — уже не все так плохо.
