— Эл, ты колдун! — рассмеялась Зои. — Ты говоришь так, словно был там и видел все своими глазами. Давид в горе и печали закрылся в своем кабинете. Моя мать — неподражаемая Элен Бюлов, пролежав сутки недвижимым мертвецом в гробу, едва пустеет зал, встает. Затем входит мисс Ли, и обе, как две хитрые лисицы, крадутся в подвал, подхватывают бедную Сезерину — да, Эл, это была та самая горничная, механическое сердце которой, простучав двое суток, замерло навсегда, — одна за ноги, другая за руки, по-прежнему крадучись, возвращаются и кладут ее заместо моей неподражаемой маменьки на смертный одр. Я же, боясь, как бы что Давид в очередной раз с собой не сделал, пыталась проникнуть к нему в кабинет через одно из зеркал и видела, как мимо меня прошли мисс Ли и моя мать, неся свою драгоценную ношу. Они меня не видели, а я их — презамечательно. Как вы догадались, что мисс Ли помогла?
— А кто же еще? — ответил я. — Одной бы Элен на этот раз было не справиться. Не стала бы она сама звонить в похоронное бюро.
— Еще как бы стала, — отозвалась Зои. — Но с мисс Ли было проще, да. Она умеет хранить тайны.
— Но когда вы узнали, что мать жива…
— Клянусь, была на седьмом небе от счастья. Я, глупая, поверила в ее смерть. И глядела сквозь зеркало с раскрытым от удивления ртом. Она проплывала мимо, перешептываясь с моей учительницей, а я разревелась даже, ей-богу.
— И тогда планы поменялись, — подхватил я. — Смерть Элен не имела никакого нравоучительного веса в отношении вас, Зои. Зато можно было ее использовать, чтобы проучить вас, Давид.
Давид прикрыл глаза, слушал молча, не шевелясь.
— Но опять осечка. Элен и Зои готовили некий сюрприз, когда вам вдруг стало известно, что похороны были инсценировкой. Зои вся отдалась подготовке к гонкам. Ее задачей было привести вас в Оклахому. А уж в заброшенной больнице Элен устроила бы вам трепку. Но и вы, Давид, застали мадам в перекрестии зеркальных коридоров оранжереи. Элен нужно было вынести оттуда старые пленки доктора и аппарат синематографа. Я прав?
Элен ухмыльнулась. Я продолжил:
— И конструкция розыгрыша снова, точно зеркальная складная игрушка, поменяла местами какие-то свои части и приняла совсем иную форму. Давид стал в некой степени участником, а вы, Зои, — случайной жертвой. Вы отправились в Оклахому, совершенно не подозревая, что планы мадам Элен несколько поменялись…
— Вот тут, Эл, будь любезен, подробней. Из того, что произошло в больнице, я ничегошеньки не поняла. Приехала, запустила ЧГТ, как с маменькой условились, подсоединила аппарат синематографа. Мы даже пару лент успели просмотреть, было весело наблюдать, как ты пытаешься ловить проекторные лучи руками.
— Синематограф — это чудо техники. И вы, Зои, чудо, образец железной воли. Вас непременно приняли б в доб-добы. Спектакль состоялся, только эпизод внесли новый. Элен умудрилась убить двух зайцев за раз. Не зря она провела в заброшенном здании больницы целый месяц, основательно подготовившись, чтобы и вас, Давид, свести с собственной тенью, с тенью доктора Иноземцева, и Зои постращать. Вы тогда едва унесли ноги. Знали, что все виденное — фарс, знали, кто режиссер сего фарса, но столкновение с экранным доктором заставило вас испытать настоящий религиозный ужас. Зои же, не зная о длительном присутствии матери, было подумала, что отец все это время скрывался здесь. Давид, вы невольно заставляли всех думать, что доктор жив. Это страшная мука. Вы хоть понимаете это? Если человек умер, его нужно отпустить.
Последние слова заставили всю троицу опустить глаза. Я безжалостно продолжил:
— Смерть Давида тоже была подстроена. Верно, доктор? Вы спрятали под своей курткой пузырь с телячьей кровью. Я тогда подумал, отчего столь сильно вдруг запахло падалью. Кровь и кишки имеют свойство быстро портиться. Вас выдал запах. Но Зои, нос которой, как и у всех городских жителей, работает не в полную силу, не заметила ничего необычного в воздухе, но все равно поняла, что вы ее обманули, — когда начала расстегивать пуговицы. Вы не учли, что она захочет посмотреть рану? Полагали, что она, увидев кровь, бежит?
— Я отговаривала его, как могла, — пожала плечами Элен. — Это было уже слишком, Давид! Никто, никто, кроме меня, не может изображать смерть. Это моя привилегия!
Она поднялась, взяла со стола наваху Зои и взрезала на мне медицинскую ленту.
— Благодарю, — отозвался я, смежив на мгновение веки. И стал выпутываться из липкого плена, снимать ленту со своей кожи, отдирать от одежды и стула.
Давид не шелохнулся, чтобы воспротивиться. Казалось, он уснул. Но все знали, что он слушает, он затаился. Элен потому и поспешила развязать мне руки и незаметно убрать нож, чтобы предупредить возможное безумство юноши и иметь лишнего союзника в моем лице. Зои украдкой переместилась к двери и, скрестив руки на груди, припала к ней спиной. Мы оцепили юношу, как оленя, попавшего в западню.
— А кто же был в электромобиле? — удивилась Зои. — Он двигался без пилота.
— Вам, как автомеханику должно было прийти в голову, что Давид воспользовался точным расчетом. Он направил машину ровно на пандус, установил невысокую скорость и незаметно покинул ее. «Сильвер Элен» двигалась к нам, но когда въехала на горку, остановилась. Вероятно, за рулевое колесо вы посадили механическую куклу, которая просто приподняла одну из своих конечностей, убрав ее с рычажка акселератора, подобную тем, которые изображали доктора Иноземцева, поднимавшего и опускавшего руки, ноги и двигавшего головой. Создавалось впечатление, что в авто был кто-то. Ведь Давиду нужно было играть две роли — себя и отца.
— А я, глупое создание, подумала тогда — магия какая-то: как он едет без рулевого?! Это же тебе не бензиновый мотор — завел, подтолкнул, и машина поехала самоходом. В электрическом моторе требуется тот, кто будет постоянно поддерживать ток.
— Магия или наука. Наука против магии, — вздохнул я, потирая затекшие руки.
Глава XXI
Кесарю кесарево, а «Наутилусу» — океан
Замолчав, я вдруг устыдился. Я стремился казаться строгим судьей, чтобы раз и навсегда отучить юношу от пристрастия к самодурству, но позабыл, что тот не мог полновесно претендовать на здорового и психически и физически человека. Я позабыл о его увечье. Несмотря на то что юноша был одноруким, к своими двадцати четырем годам он сотворил много прекрасных вещей. Его оранжерея «Времена года» могла с легкостью сойти за восьмое чудо света, а восковыми фигурами можно было украсить любой музей, не говоря уже об открытии искусственной кожи, искусственного скелета. Он пытался создать механическое сердце! Это вызов Творцу. И у меня нет причин сомневаться, что в обозримом будущем такое будет возможно.
Да и кто я таков, чтобы брать на себя роль судьи? Срок моего безумия превышал в несколько раз срок помешательства Давида, которое в сравнении с моим имел степень легкого. И совершенно было неясно, взбредет ли мне в голову вернуться в Тибет, продолжить поиски своей божественной сущности, когда наконец завершится эта история. И что мне вообще делать в этом мире?
