Обратно Семен Лукич ехал осторожно, старательно сбавляя скорость в опасных местах. Выпитая водка давно выветрилась, но мешали мысли, роем крутившиеся в голове. Вроде все стало на свои места. Фигура – из клана Крестовских, почти что факт! Но где ее теперь искать? Стоп! Крестовский – тесть Махотина! Его матерью могла быть Вера, сестра Анфисы. Она никуда не исчезала, просто уехала в город. И родила сына. Евгения. Нужно спросить у Махотина, мать Крестовского звали Верой? Он должен знать. Но тогда фигура – это Крестовский. Что-то не вяжется! На кой ему сокровища, у него своих денег до черта? Или жадный такой? В любом случае проверить нужно.
Лукич прибавил газу. Вскоре вдалеке показалось кладбище родной Рождественки.
Глава 22
Владимир Осипович Кучеренко был зол. Не просто зол, а взбешен. Тупые люди его бесили всегда, но никогда он так не мог подумать про своего друга. Туп, слеп и глух! Крестовский его не слышит или не хочет? Или делает вид, что не понимает? Последние десять лет им и рот открывать необязательно было, чтобы понять друг друга. А если и открывали, то говорили одно и то же. Слово в слово. А тут! Что же эта стерва с ним сделала?
Кучеренко знал, что может очаровать любую. А особенно красавицу, потому как у них, у красавиц, извилин хватает только на то, чтобы суметь использовать богом данную красоту. Ларка, к его недоумению, выросла красивой и умной. Немыслимое сочетание! Он это принял, он с этим согласился и поддерживал с ней спокойно-равнодушный нейтралитет. И она не лезла в его жизнь. А теперь вот влезла! Потому как Крестовский и есть его, кучеренковская, жизнь.
Они дружили с первого класса. Женька, сын интеллигентной Веры Александровны Крестовской, и он, сын посудомойки ресторана «Снежинка» по прозвищу Валька-Свищ и какого-то случайно задержавшегося в ее постели мужика. Будучи в легком подпитии, Валька несла чушь про отца – летчика, погибшего если не героически, то в трудовых буднях. Набрав норму до положения нестояния, материлась на судьбу, подкинувшую ей сопливую обузу в виде его, Вовки. От соседей Вовка знал, что теоретически отцом мог бы назваться любой. Он не раз ловил на себе задумчивый взгляд мужа дворничихи Тамары, первой врагини его матери. Да и Вовке от нее не раз перепадало метлой по хребту. В какой красоте могут жить люди, он впервые увидал у Крестовских. Зашел в квартиру к ним – и обомлел. Поджав пальцы, чтоб не было видно дырок на старых носках, он осторожно ступил на ковровую дорожку в коридоре, а дальше пройти не посмел. Вера Александровна, жалостливо посмотрев на его багровое от стыда лицо, молча ушла куда-то, судя по запахам, в сторону кухни. Женька, не обращая внимания на смущение школьного товарища, тянул его к себе в комнату: ему не терпелось показать Вовке вырезки из газет о футболе и новый кожаный мяч. Собственно, с любви к футболу и началась их необычная дружба. Донашивать вещи за Женькой стало нормой: ростом Вовка был почти карликового, видно, от недоедания и полного отсутствия витаминов в скудном его рационе. Вера Александровна не гнала оборванца из дома, но и особенно с ним не сближалась. Однако покормить старалась всегда.
Позже Владимир Осипович, сидя в ресторанах, при деньгах и малиновом пиджаке, вспоминал ее супы и пирожки с крученым мясом с ностальгией, при этом сглатывая подступившую слюну.
А тогда Женька только посмеивался над ним. Он всегда ел много и быстро, вкуса еды не чувствовал и отличить мамин суп от столовских щей не мог. В то время как Вовка смаковал первый пирожок, Женька забрасывал в желудок десяток, заливал чаем и торопил друга, которому всегда было жалко выходить из-за красиво накрытого стола даже для игры в футбол.
В четырнадцать лет Вовка лишился единственной родительницы. До детского дома он не доехал, спрыгнув с электрички за секунды до ее отправления и еще долго строя рожи противной тетке, приехавшей за ним. Женька прятал его на чердаке их дома. Потом, когда стало холодать, Вовка перебрался в подвал, где проходили трубы теплосети. Матери Женька ничего не сказал, но она и сама догадалась, что внезапно выросший вдвое аппетит сына неспроста.
Опекунство над Вовкой она оформила быстро, купила еще одну кровать в комнату Женьки. Вовке было стыдно есть хлеб даром, и он пристроился в гастроном к грузчикам «на подхват». Он долго не знал, как отдать первые заработанные рубли Вере Александровне. В конце концов купил ей у старух, торгующих возле рынка, теплые носки с рисунком: он видел, что у Женькиной матери часто мерзли ноги. Поначалу она не хотела их брать, пытливо глядя Вовке в глаза. Он сразу догадался – она подумала, что он эти носки украл. Пришлось рассказать о заработках. Вовка в детстве никогда не брал чужого, как бы голодно ни было. Позже, когда они с Крестовским воровали по-крупному, часто из-под носа конкурентов, когда бились за ворованное, не щадя никого, Вера Александровна пребывала в блаженной уверенности, что мальчики сделали себе карьеру и им «положили» вот такую зарплату.
«Вера Александровна в гробу бы перевернулась, узнай она, что вытворяет ее сын на старости лет! Увлекся малолеткой! Мезальянс, сказала бы она, поджав губы. Но сейчас главное – не допустить оформления отношений. С него станется. А этой стерве только того и нужно. Она его быстренько на тот свет определит, заездит в постели вусмерть, а он ей активы и отпишет. Тогда все пропало! Сколько голов полетит, не счесть!» Мозги у Кучеренко работали только в одном направлении: стереть девку с лица земли. «Так, на машине она рулит сама. Аварию не подстроишь, Женек сразу догадается, чьих рук дело. Стоп! Лизка! Вот кто мне поможет. С ней и будем решать, что делать дальше!» Кучеренко повеселел. Лизка, конечно, обозлится, когда узнает, что папашка умом тронулся. Прости, друг, но как это еще назвать? А он ей еще объяснит, чем это чревато для налаженного бизнеса. Лизка не дура, ей проблем не надо. Тем более с Махотиным, отцом Лариски, она теперь в контрах. Это тоже хорошо. А Лизка на отца нажмет. А когда это было, чтобы Крестовский хоть в чем-то отказал единственной дочери? Никогда! Вот и решение! А не послушает дочь, можно будет и информацию в ход пустить. Не хотелось бы, конечно, рискованно. Но он же не сам ее до Ларки донесет. Лизка скажет, да еще с удовольствием, можно не сомневаться! А что Женька дочери за это сделает? Да ничего! А девка от него отвернется. Сама! И нет девки, нет проблемы».
Кучеренко выглянул в окно. «Помяни ведьму… и тут как тут!» – сплюнул он в сердцах, глядя, как Лариса входит в здание.
* * *
Как же мне не везет в последнее время! Отчего так? Словно из-под носа удача уходит. Все я правильно рассчитал: не захочет он репутацию свою портить. И потому заплатит. Сколько просить надо? Господи, может, я много прошу? Так ведь не все мне! Алкать не хорошо, а желать-то можно! И не у нищего отбираю… А для этого урода такая сумма – копейки. А я все бумаги отдам, правда. Мне они потом без надобности будут. Зачем мне чужое?
Отец Михаил прав был, когда сказал, что не готов я к послушанию. Мысли о мести из головы моей никогда не уходили. И сейчас столько я бед натворил! Господи, прости мою душу грешную!
Куда же он подевался? Почему уже три дня на работе не показывается? И не спросишь ведь! Сколько мне еще здесь его караулить? А если он уехал куда? Да еще и надолго? Господи, помоги! Деньги кончаются. А жить на что? Не к матери же идти? Нельзя это, нельзя! Буду терпеть. Значит, надо так. Значит, новые грехи отмаливать нужно! Отец Михаил меня от смерти спас, значит, была на то Божья воля. Значит, не все дела я на земле закончил. И должен поставить точку. И я ее поставлю.
