– Откуда узнали, что рука от музыканта? – не поверил Славик Мухин.
– Старшаки сунули в гитару листочек и ручку, и рука написала им.
– А где тот пацан надыбал такую руку?
– На кладбище, где же ещё, – сурово ответил Серёжа.
– Блин! – расстроился Гурька. – Жалко, на могилах не пишут, чего там чендобрек делал, пока живой был. Мне нужна рука, чтобы велик чинила.
После Родительского дня Дружинный дом притих, будто разрядился. Игорь запустил Валерку и Гельбича в зал, где проходили занятия, – правда, Вероники в зале не было. Кружковцы не удивились новеньким – не такие уж те были и новенькие. Скучавшая Жанка сразу подрулила к Гельбичу.
– Чего припёрся? – грубо спросила она.
– Да уж не к тебе! – широко улыбаясь, ответил Гельбич.
Жанка, будто примериваясь, оглядела Гельбича с головы до ног.
– Хочешь, расколдую, какая у твоей жены будет фамилия? Я умею.
– Ну, давай, – охотно согласился Гельбич.
Кружковцы затихли, заинтересованные каверзой Жанки.
– Вырви себе двадцать волос для гаданья, – велела Жанка.
Морщась и шипя от боли, Гельбич принялся выдирать волосы.
– Семь… Двенадцать… Девятнадцать… – считала Лёлик.
Ухмыляясь, Жанка протянула ладошку. Гельбич бережно уложил на неё свои волосы и почесал зудящую голову. Жанка прищурила один глаз, вытянула губы и нагло сдула волосы на пол.
– У твоей жены будет фамилия Гельбич, – сказала она.
Все вокруг захохотали, и Гельбич тоже.
Валерка пересел поближе к Анастасийке.
– Надо конфету? – негромко спросил он.
Он специально принёс для Анастасийки самый немятый «батончик».
Анастасийка скептически осмотрела подарок.
– Я люблю настоящие конфеты, а не такие. Шоколад повышает тонус.
Валерка обиженно зажал «батончик» в кулаке. Эх, напрасно он пришёл сюда, здесь его не ценят… Но Анастасийка заметила его разочарование.
– Ладно, давай, – смилостивилась она. – Съедим пополам.
В это время в коридоре Игорь разговаривал с Вероникой.
– Я к тебе пацанов привёл, – сообщил он.
– Хорошо. Всем найдётся дело.
Игорь пытался понять: перед ним прежняя Вероника – или уже иная?
– Ты помнишь, что произошло ночью?
Вероника поправила галстук на груди и невозмутимо пожала плечами.
– Ничего не произошло. Мы поговорили, и всё.
Она была рядом – но словно бы за прозрачным стеклом. И к этой новой Веронике у Игоря было неприязненно-отстранённое отношение, будто она выполняла чей-то преступный приказ и лично её нельзя было осуждать. Но Игорю хотелось выяснить: Вероника – робот, автоматически действующий по программе, или солдат, который подчиняется командам, но в глубине души сохраняет что-то искреннее – былую любовь или хотя бы сожаление об утрате этой любви? У самого-то Игоря под скорлупой бесстрастия, обжигая, неугасимо тлели угли отчаянья. Игорь хотел разбить стекло, отделяющее его от Вероники, и тогда угли снова разгорелись бы ярким пламенем.
– Мы только поговорили – и больше ничего не было? – Игорь ловил её взгляд. – Я ведь знаю, что ты стала вампиром.
Вероника вздохнула и отвела глаза, словно ей сделалось неловко.
– Сказки про Бермудский треугольник и чудовище Лох-Несса прибереги для пионеров, – посоветовала она. – Мы взрослые люди. Я приняла решение, которое продиктовано совестью, и это решение окончательное. Давай не будем возвращаться к тому, что мы уже обсудили. Мне тоже нелегко.
«Неужели она как Плоткин – в упор не видит и не осознаёт вампирства? – подумал Игорь. – Ночью она пьёт кровь и обращает жертву в раба, а днём ей кажется, что она просто переубедила человека?.. Наверное, так и есть, – ведь можно спятить, если понимаешь, что ночью у тебя вырастают клыки и тёмная сила гонит тебя за человеческой кровью!»
Вероника обогнула Игоря и направилась к залу, где ждали кружковцы.
В зале к ней сразу кинулась Жанка Шалаева.
– Вник Греховна, мы с Лёликом щас ваще зашибец, чё придумали! – воодушевлённо затараторила она. – В «Чунге-Чанге» мы обезьяны, так нам надо не на проволоке хвосты, а из верёвки! Мы будем тянуть друг друга за них, типа как дерёмся, и вертеть хвостами, и жопами тоже!
– Жанна, что за слово! – одёрнула Вероника.
Самоуверенная Жанка и ухом не повела. Избалованная вниманием, она не сомневалась, что ей позволено больше, чем всем прочим.
– Лёлик, иди сюда! – крикнула она.
Лёлик, глупо улыбаясь, выступила вперёд со скакалками в руках.
– Это типа хвосты у нас! – пояснила Жанка про скакалки.
Жанка и Лёлик встали в ряд – Жанка слева, Лёлик справа; Жанка взяла сложенную скакалку в левую руку, Лёлик – в правую.
– Три, четыре! – скомандовала Жанка. – Чунга-Чанга-а, си-иний небосво-од! Чунга-Чанга-а, ле-ето круглый год!..
Жанка и Лёлик, обе гибкие и стройные, запели и начали танцевать; они в лад вращали скакалками и одинаково виляли дерзко оттопыренными задами. Получалось задорно и соблазнительно.
– Фу, как неприлично! – брезгливо поёжилась Анастасийка.
Гельбич счастливо лыбился во всю пасть, а Валерка почувствовал, что ему стыдно, будто его поймали на подглядывании за девчачьим туалетом.
– Жанна, Лёля, прекратите кривляться! – раздражённо оборвала танец Вероника и поморщилась: – Нет, девочки, это не для сцены!
Не посмотрев на Жанку и Лёлика, она прошла к своему месту возле проигрывателя. Рядом на стуле лежала кипа конвертов с пластинками.
– Ребята! – обратилась она ко всем в зале. – Для концерта на Последнем костре мы изменяем репертуар. «Чунги-Чанги» в нём не будет.
– Почему?! – тотчас взвилась Жанка.
«Чунга-Чанга» была её звёздным номером.
– Потому что эта песня не соответствует духу пионерского лагеря, – сухо сказала Вероника, перебирая пластинки. – Она, конечно, летняя и весёлая, но слишком детская для нас и легкомысленная.
– Фигасе наглость! – возмущённо выдала Жанка.
– Шалаева, попридержи язык! – зло ответила Вероника.
Жанка грубо ломанулась в глубину зала, отшвыривая с дороги стулья и скамейки, и, оскорблённая, села отдельно от коллектива. Лёлик в угрюмом молчании протопала вслед за подругой. Гельбич поколебался и тоже перебрался к Жанке. Прочие кружковцы боязливо помалкивали.
– Финальной песней у нас будут «Орлята»! – объявила Вероника.
Ещё в начале смены Анастасийка предлагала исполнять «Орлят», но Вероника Генриховна отвергла эту песню и предпочла Жанку Шалаеву с её обезьянами. И сейчас Валерка увидел, как Анастасийка гордо выпрямилась, а глаза её сверкнули торжеством восстановленного первенства.
