Ротгер, который побывал на многих войнах и участвовал во многих сражениях и поединках, по опыту знал, что бывают люди, которые, словно хищные птицы, созданы для битвы и, будучи от природы особенно одаренными, как бы чутьем угадывают то, до чего другие доходят после долгих лет обучения. Он сразу понял, что имеет дело с таким человеком. С первых же ударов он постиг, что в этом юноше есть нечто напоминающее ястреба, который в противнике видит только добычу и думает только о том, как бы впиться в нее когтями. Как ни силен он был, однако заметил, что и тут не может сравняться со Збышком и что если он лишится сил, прежде чем успеет нанести решительный удар, то бой с этим страшным, хотя и менее искусным юношей может кончиться для него гибелью. Подумав, он решил биться с наименьшим напряжением сил, прижал к себе щит, не очень теснил противника и не очень пятился, ограничил движения и, собрав все свои силы для того, чтобы нанести решительный удар, ждал только удобного момента.
Ужасный бой затягивался. На галерее воцарилась мертвая тишина. Слышались только то звонкие, то глухие удары лезвий и обухов о щиты. И князю с княгиней, и рыцарям, и придворным дамам было знакомо подобное зрелище, и все же сердца у всех сжались от ужаса. Все поняли, что в этом поединке противники вовсе не хотят показать свою силу, свое искусство и мужество, что они охвачены большей, чем обычно, яростью, большим отчаянием, неукротимым гневом, неутолимой жаждой мести. На Суд Божий вышли в этом поединке, с одной стороны, жестокие обиды, любовь и безутешное горе, с другой – честь всего ордена и непреоборимая ненависть.
Меж тем посветлело бледное зимнее утро, рассеялась серая пелена тумана, и луч солнца озарил голубой панцирь крестоносца и серебристые миланские доспехи Збышка. В часовне зазвонили к обедне, и с первым ударом колокола целые стаи галок слетели с крыш, хлопая крыльями и пронзительно крича, словно радуясь виду крови и трупа, который лежал уже неподвижно на снегу. Ротгер во время боя повел на него раз-другой глазами и внезапно почувствовал себя страшно одиноким. Все глаза, обращенные на него, были глазами врагов. Все молитвы и заклинания, которые творили женщины, и обеты, которые давали они про себя, были за Збышка. И хотя крестоносец был совершенно уверен, что оруженосец Збышка не бросится на него сзади и не нанесет ему предательского удара, однако от самого присутствия чеха, от близости его грозной фигуры Ротгера охватывала та невольная тревога, какая охватывает людей при виде волка, медведя или буйвола, от которого их не отделяет решетка. Он не мог противостоять этому чувству, тем более что чех, следя за ходом боя, не стоял на месте: он то забегал сбоку, то отступал назад, то появлялся спереди, наклоняя при этом голову и зловеще глядя на Ротгера сквозь отверстия в железном забрале, а порой как бы невольно поднимая окровавленное лезвие секиры. Усталость начала наконец одолевать крестоносца. Раз за разом он нанес врагу два коротких, но страшных удара, целясь в правое его плечо; однако тот с такой силой отразил их щитом, что рукоять задрожала в руке у Ротгера и он вынужден был отпрянуть, чтобы не упасть. С этой поры он только отступал. У него иссякали не только силы, но и хладнокровие, и терпение. При виде отступления крестоносца из груди зрителей вырвался крик торжества, который пробудил в нем злобу и отчаяние. Удары секир становились все чаще. Оба врага обливались потом, из груди у них сквозь стиснутые зубы вырывалось хриплое дыхание. Зрители перестали соблюдать спокойствие, теперь то и дело раздавались то мужские, то женские голоса: «Бей! Рази его!.. Суд Божий! Кара Божья! Да поможет тебе Бог!» Князь помахал рукой, чтобы успокоить толпу, но уже не мог ее удержать. Возгласы становились все громче, на галерее уже стали плакать дети, и, наконец, под самым боком у княгини молодой женский голос крикнул сквозь слезы:
– За Дануську, Збышко, за Дануську!
Збышко знал, что он дерется за Дануську. Он был уверен, что этот крестоносец тоже приложил руку к ее похищению, и, сражаясь с ним, знал, что мстит за обиды, нанесенные ей. Но он был молод и жаждал битвы и в эту минуту думал только о самой битве. Этот внезапный крик напомнил ему о его утрате, о горькой участи Дануси. От любви, сожаления и жажды мести кровь закипела в его жилах. Сердце надрывалось у юноши от проснувшейся муки, и ярость овладела им. Страшных, как порывы бури, ударов его крестоносец не мог уже ни уловить, ни отразить. Збышко с такой нечеловеческой силой ударил щитом в его щит, что рука у немца внезапно онемела и бессильно повисла. Ротгер отпрянул в ужасе и откинулся, и в то же мгновение перед глазами его сверкнула секира, и лезвие молниеносно обрушилось на правое его плечо.
До слуха зрителей долетел только душераздирающий крик: «Jesus!..» Ротгер сделал еще один шаг назад и грянулся навзничь на землю».
Генрик Сенкевич, «Крестоносцы»
Глава 17
«Ледовое побоище»: взгляд со стороны
«Битва на Чудском озере, в ходе которой христиане сражались с христианами, показывает двойственность так называемых крестовых походов в Прибалтике. Несмотря на малочисленность участников, столкновение привело к фактическому прекращению наступления крестоносного Запада на Русь и навеки прославило новгородского князя Александра Невского как героя, остановившего агрессию Запада».
(Филлис Джестайс, «Великие сражения крестоносцев 1097–1444». М.: ЭКСМО, 2009 г.)
Оставь рассудок мой в покое,
Чтобы на войне,
Забот не ведая, служить я Богу мог.
Когда вернусь, полюбишь вдвое.
А если, предвкушая торжество,
Ты сердца не оставишь моего,
Любовь со мной отправится в поход,
А за любовь Господь
Всегда сторицей воздает.
Альбрехт фон Йохансдорф. Перевод В. Микушевича
Несмотря на современное телевидение, Интернет и мобильные телефоны, мы очень плохо знаем, что делается в окружающем нас мире, а уж других людей не знаем и подавно. Во-первых, существует языковой барьер. Да, в школах иностранные языки изучают, но изучают так, чтобы выучить их смогли бы единицы! Лишь немногие пробираются через это «сито», но «немногие» – это не народ в целом. Во-вторых, существует еще и бедность. Если бы каждый трудящийся гражданин России мог бы в отпуск слетать, ну, скажем, в Таиланд или провести Рождество в Париже, тогда многое бы им воспринималось иначе. Недаром ведь русские дворяне в прошлом и к детям своим приставляли гувернеров-иностранцев, и сами любили путешествовать «там», и там же часто и скрывались от правосудия. Вот и получается, что большинство у нас кормится тем, что дают. Говорят, что «там» извращают нашу историю, и многие наши люди этому верят, потому как прочитать книги тамошних авторов не могут, так как они дороги, да и «языкам они не обучены»!
«И укрепил Александр всех силой крестной, и, подняв всех за собой, пошел на немцев». Миниатюра Лицевого летописного свода, середина XVI века
