Сарматский копьеносец, одетый в характерный плащ, закрепленный фибулой (Яценко 2006: 139, 141), куртку и штаны, украшенные бляшками. Фрагмент серебряного «кубанского» ритона (вторая половина IV – первая половина III в. до н. э.). Эрмитаж. Воспроизведено по: Brzezinski, Mielczarek 2002: 11
В середине I в. Помпоний Мела (III, 28), описывая обитателей Сарматии, указывал, что тут «народ одеждой и оружием близкий парфянскому». Естественно, имеется в виду короткая куртка-кафтан, штаны и сапожки. Тацит также противопоставляет узкую одежду германцев широкой парфянской и сарматской (Tact. Germ., 17). Сама просторная одежда парфян была определенным этническим стереотипом у римлян (Tact. Germ., 17; Hdn., III, 4, 8; IV, 15, 3), как и сарматские широкие штаны (Lucan., I, 430; Schol. varia ad h. l.; Flac. Argon., V, 424). Действительно, парфяне, судя по иконографическому материалу, носили широкие шальвары и ноговицы. Хотя у сарматов на изображениях, наоборот, представлены узкие штаны, но очевидно, носились и широкие штаны
[218]. Во II в. Лукиан (Tox., 51) указывал на идентичность одежды аланов и скифов, тогда как Аммиан Марцеллин (XXXI, 2, 21) сопоставляет облик гуннов и аланов. Здесь речь идет о подразумевающемся противопоставлении одежды оседлых и кочевых народов античной ойкумены. Обобщая различные виды одежд, можно сказать, что у первых типичным были тканые одеяния: узкие штаны, рубаха и плащ, а у вторых – распашная одежда или штаны из шерсти и кожи
[219].
2. Военные обычаи
Не случайно античные авторы отмечали сходство военного дела населения северной части циркумпонтийской зоны: у номадов веками складывалась общая военная культура, которая для смотрящего со стороны была однородна (Strab., VII, 3, 17; Mela, II, 11–14; Luc. Tox., 51; Amm., XXXI, 2, 17). Естественно, что каждый этнос имел свои особенности в манере ведения войны и в боевых обычаях, но эти черты плохо прослеживаются в источниках.
У античных авторов существовал стереотип в описании сарматов и аланов как полудиких и яростных воинов
[220], которые были наполнены полным презрением к смерти (Flac. Argon., VI, 325). У сарматов занятие войной было наиболее престижным (ср.: Hdt., II, 167)
[221], а воин, убивший бо́льшее количество врагов, пользовался бо́льшим почетом, распивая на пирах из двух чаш (Mela, II, 11–12; ср.: Hdt., IV, 66). В 90-х гг. латинский эпический поэт Г. Валерий Флакк дал характерное описание движения сарматов в бой (Flac. Argon., VI, 231–233): «Вот очень свирепая сарматская молодежь собирает отряды и вот полуживотный рев этих мужей…». Следовательно, поэт выделяет несколько, на его взгляд, типичных особенностей сарматов: в походах ради военной славы, а не для защиты родины, участвует более «пассионарная» молодежь; она издает военный клич, ассоциировавшийся у римлян со звериным ревом. Можно было бы посчитать эту информацию просто красочным эпитетом, однако нельзя исключить и того, что в боевой обстановке сарматы использовали в качестве сигнала крики, подражающие рычанию какого-нибудь животного
[222]. Согласно дальнейшему описанию Флакка (Argon., VI, 233–238), отряд обладает неплохим снаряжением: защитное вооружение имеют не только всадники, но и кони; наступательным оружием служит длинное копье с древком из ели; воины имеют хороших боевых коней, которые приучены бежать рысью среди врагов в бою. Таков этнический варварский стереотип сарматских воинов – всадников-кочевников в глазах их противниковримлян.
Античный стереотип рассматривал сарматов и аланов как полудиких и яростных хорошо вооруженных бойцов. Данное представление не случайно, оно основывается на реальном психологическом базисе. Поскольку человек в бою испытывает шок, то современные военные психологи относят частое мочеиспускание, диарею, рвоту, дрожь, мышечное напряжение, потливость, учащенное дыхание и сердцебиение к нормальным реакциям человека на обстановку боя
[223]. Такое состояние воина в сражении было вызвано экстремальным напряжением его психики. С другой стороны, сами воины перед боем приводили себя в состояние аффекта, что помогало им психологически переносить экстремальные состояния в бою. В этом состоянии воин мог не обращать внимания на кровь, раны и даже смерть товарищей, не замечая даже собственных ранений
[224]. Воин сражается в состоянии аффекта. О подобном состоянии полковник П. Д. Паренсов (1843–1914), на основании своего опыта Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., писал: «Человек в бою звереет, но, выйдя из пекла, зверь исчезает, человек возвращается к своему настоящему образу, нервы начинают действовать, и является то, что французы называют la détente des nerfs»
[225]. Из-за постоянных столкновений и стресса в повседневной жизни (т. е. физических и психоэмоциональных перегрузок), судя по данным антропологии, уже к 30–40 годам жизни у мужчин позднесарматского времени появлялась хроническая усталость и преждевременное старение организма
[226].
Автор сочинения «О разорении града Иерусалима» оставил нам другую характеристику аланов (ок. 370 г.): «Ведь они имеют некую заносчивость от собственной силы и презрительную гордость к другим; вместе с тем для них обычна привычка сражаться издали, а возможность отступить они прикрывали такой хитростью: бросить аркан и запутать врага – таково искусство аланов и их военный нрав» (Ambros. De excidio urbis Hierosol., V, 50)
[227]. Автор верно отмечает некое, на первый взгляд, противоречие между племенной спесью аланов по отношению к другим народам и негероическим обычаем сражаться издали метательным оружием. Одно другому, в сущности, не противоречит, ведь у аланов не было какого-то презрения к оружию дальнего боя, в частности к луку, будто к оружию трусов, как это было у гомеровских греков. Ложное же бегство и действие арканом были типичными чертами военного дела кочевников и также не рассматривались ими как позорные. Племенной же традиционализм и успехи в походах способствовали этнической заносчивости аланов и осознанию своего превосходства (ср.: Euseb. Vita Constant., IV, 6, 1).
