Итак, бой роксоланов с римлянами, описанный Тацитом, опять же нельзя рассматривать в качестве «стандартного» для сарматов. Он был неожидан для кочевников, которые не успели приготовиться к сражению. К тому же они были отягощены добычей. Впрочем, из данного пассажа совершенно ясно, что в грабительские набеги отправлялись лишь всадники, а катафракты, как уже говорилось, были представителями наиболее знатных членов племени. Они наступали небольшими отрядами, состоящими как из представителей знати, так и из хуже вооруженных дружинников, сородичей и клиентов
[440].
О более типичном сражении, в котором участвуют сарматы и аланы в качестве союзников боспорцев, воюющих со скифами, рассказывает нам древнегреческий сатирик Лукиан в своем диалоге «Токсарид, или Дружба» (54–55). Хотя данное описание довольно абстрактное и носит гипотетический характер, мы все же можем почерпнуть из него определенные характерные черты военного дела населения Северного Причерноморья. Источник Лукиана неизвестен, но, видимо, в своем описании автор опирался на современную ему военную практику (ср.: Luc. Tox., 9)
[441]. М. И. Ростовцев полагал, что Лукиан в своем рассказе базировался на историко-этнографическом материале эпохи эллинизма, который он переработал «в духе своей новеллы»
[442]. Естественно, нельзя исключить использование Лукианом более древнего материала, но совершенно ясно, что автор вносил современные ему элементы в повествование (например, название тех же аланов). Противниками в бою выступают скифы во главе с Арсакомом и его товарищами Лохатом и Макентом и боспорцы с их союзниками, среди которых автор выделяет Адирмаха
[443], предводителя махлиев
[444]. Боспорская армия состояла из ополчения эллинов, а также союзных им махлиев, аланов и сарматов. Причем два последних этноса, по сообщению Лукиана, поставили 20 000 воинов (Tox., 54). Общее же количество союзных войск, если верить источнику, было 90 000 бойцов, из которых одну треть составляли конные лучники. Это, по-видимому, отражает реальную пропорцию: стрелки на конях в первые века н. э. составляли подавляющую часть конницы народов Северного Причерноморья. Это были в основном аланы, сарматы и боспорцы. Две же трети армии приходилось на пеших боспорских ополченцев, пехотинцев союзных племен и, в меньшей степени, на всадников, главным оружием которых были пики. Скифы противопоставили данной армии менее 30 000 пеших и конных воинов (Luc. Tox., 54).
О построении войск перед битвой Лукиан, как ни странно, ничего не сообщает. Это может свидетельствовать о том, что источником для описания боя было не историческое сочинение, в котором обычно тщательно описывается диспозиция противников перед столкновением. Исходя из описания сражения, можно предположить, что в центре союзников стояли боспорцы и сарматы, на одном фланге были аланы и махлии, а на другом – аланы. Саму же битву Лукиан описывает с точки зрения скифов (Luc. Tox., 54–55): «И когда мы увидели, что они наступают, мы устремились навстречу, выслав вперед конницу. Когда происходила долгая жаркая битва, и уже стало обнаруживаться, что у нас и фаланга прорывается; и, наконец, все скифское войско было разрезано на две части; и стала убегать одна часть, не совсем явно побежденная, но бегство казалось скорее отступлением, ибо аланы не осмелились далеко преследовать ее, а другую, к тому же еще и меньшую половину, аланы и махлии, окружив, стали избивать, отовсюду густо пуская стрелы и дротики, так что наши окруженные стали очень страдать [= нести большие потери], и уже многие из них стали бросать перед собой оружие. (55) Среди них оказались Лохат и Макент; они, сражаясь впереди, были уже ранены: в бедро втоком – Лохат, а Макент – секирой в голову и контосом в плечо. Заметив это, Арсаком, находящийся с другими нашими воинами, посчитал постыдным, если он уйдет, бросив друзей; он, закричав и давая шпоры коню, поскакал через врагов, разгоняя их кописом, так что махлии даже не выдержали порыва его духа, но, разделясь, позволили ему проехать. А он, достигнув друзей и поощрив всех других воинов, устремился на Адирмаха и, ударив кописом около шеи, рассек его вплоть до пояса. Когда тот упал, все махлийское войско было рассеяно, а немного позднее – аланское, а за ним – эллины. Так что мы начали побеждать и, убивая, продвинулись бы далеко, если бы ночь не прекратила дело».
Перейдем к рассмотрению описания боя. Наступающей стороной были союзники, имевшие численное превосходство. Причем главной атакующей силой у них оказались аланы и махлии, тогда как сарматы в бою не упоминаются вообще, а греки – только при отступлении. Скифы, чтобы предотвратить неожиданность нападения и успеть приготовиться к бою, выслали вперед конницу. Сзади следовала пехота. Далее Лукиан пропускает подробности схватки всадников и переходит непосредственно к центральному сюжету боя, к сражению пехоты. В ходе битвы скифы были разделены противником на две части. Это свидетельствует о том, что у союзников был сильный центр
[445]. Тут, видимо, как и в битве при Фате (Diod., XX, 22), стоял наиболее многочисленный отряд
[446]. Задача этого, очевидно конного, отряда состояла в разрыве боевого порядка врага, что и было произведено. Одна часть скифов стала отступать. Причем аланы не осмелились ее преследовать, возможно, опасаясь удара во фланг со стороны еще сражающейся части противника или же потому, что они пошли на помощь другой, еще ведущей бой части своего войска. Аланы и махлии, используя свое численное превосходство на флангах, окружили второе меньшее по количеству крыло скифов. Очевидно, захождение за фланги врага с целью его окружения было обычным маневром сарматов и аланов – на него прямо указывают Арриан (Ac., 30–31), Клавдиан (XXVIII (De VI cons. Honor.), 210–228) и Дион Кассий (LXXI, 7, 2). Окружив противника, аланы и махлии отнюдь не стремились рисковать жизнью и сражаться врукопашную, предпочитая с дистанции метать дротики и стрелять из лука. Подобная тактика, очевидно, была характерной для кочевников, позднее, к примеру, ее применяли монголы (Карпини, 6, 3). Поскольку окруженные скифы несли существенные потери, они стали сдаваться в плен, бросая оружие на землю. По-видимому, последний жест и был зна́ком сдачи в плен (ср.: Amm., XVII, 12, 9–10). Кроме того, сдача на милость победителя могла выражаться просто в поднятии рук вверх (Zosim., II, 21, 1)
[447].
