Та запустила в спутанные и грязные светлые волосы пальцы, длинные, как у музыкантов, хотя она за всю свою жизнь не сыграла ни одной ноты. Глянула из-под взлохмаченной челки – глаза ее были светлые, водянисто-голубые с зелеными крапинками; белки отливали нездоровой желтизной. Быстро обвела все вокруг злобным взглядом, как будто выбирая, на что направить свой гнев, – казалось, далеко ходить за этим ей не надо. Ноздри крючковатого носа раздулись, словно она надеялась отыскать объект для ненависти по запаху.
– Нет, – ответила она.
– Хорошо, – пробормотал Вихтих.
Штелен хмуро глянула на него:
– И что же в этом хорошего?
– Ты, наверное, никого здесь не знаешь.
– И что с того?
– Поэтому, возможно, нас здесь никто не захочет убить.
Она не стала отвечать на это, но спросила Бедекта:
– Почему мы здесь?
Тот ответил, не глядя на нее:
– Потому что здесь нам лучше, чем там, где мы были раньше.
– Если бы Вихтих не переспал с той…
– Но он переспал.
– Если бы ты не убил тех…
– Но я убил. – Бедект наконец посмотрел на нее и нахмурился, когда она скорчила недовольную гримасу, обнажив кривенькие желтые зубы. – Еще я, кажется, помню, что у правителя пропали кой-какие вещички. А кража была связана с убийством.
Поступок Вихтиха толкнул Штелен на кражу, но Бедект не понимал как и почему. Фехтовальщик соблазнил жену правителя, а вскоре Штелен украла у нее драгоценности. Имелась ли связь между этими событиями? Нет, не может быть. По крайней мере, он надеялся, что связи нет.
Штелен попыталась изобразить оскорбленную невинность, но у нее не вышло. Она совсем не обладала таким талантом ко лжи, как Вихтих.
– У тебя не осталось золота, да? – спросил Вихтих у Штелен. – Было бы здорово остановиться на ночлег не в самой бедной дыре.
– Не осталось.
Она врала, без сомнений, но Бедект ничего не сказал по этому поводу. Клептики всегда обманывают, когда речь заходит о деньгах. Она точно так же не может себя преодолеть, как Вихтих не способен перестать быть эгоистичной задницей и не манипулировать окружающими.
– Нам хватит на мягкие постели и еду. – Бедект в упор посмотрел на Вихтиха. – Правда?
Вихтих пожал плечами, выражая сомнение.
– Я давно не заглядывал в свою поклажу. Монеты там определенно найдутся… если только эта страшная девица, – он кивнул в сторону Штелен, – снова не обворовала нас до нитки.
– Я никогда у вас не воровала! – огрызнулась Штелен. – Да ты все равно отдашь деньги первой сучке, которая раздвинет для тебя ноги.
– Раздвинь свои, посмотрим, может, я…
– Никогда!
– Может, если Бедект… – начал Вихтих и замолчал, вскинув брови.
Штелен снова сплюнула, еще больше ссутулилась в седле и решила не обращать внимания на обоих.
«О чем это они вообще?» Бедект даже знать не хотел. Думал о собственном кошельке. Он мог поклясться, что раньше там было побольше денег, а вот в последний раз, когда он туда заглядывал, не оставалось почти ничего. Не таскает ли у него деньги Штелен? Да не важно, она всегда готова одолжить, если у нее попросить. «Возможно, это мои деньги и есть». Когда путешествуешь с гайстескранкен, приходится мириться с такими вещами. Клептик ворует, а гефаргайст манипулирует окружающими. К счастью, способности гефаргайста у Вихтиха были посредственные; чаще всего он просто хотел привлечь к себе внимание. Если бы фехтовальщик в нем набрался сил и превратился в поработителя, Бедект убил бы его без промедлений.
Когда Штелен не попалась на приманку, Вихтих насупился, как балованный ребенок, которому не дали конфету.
– Как думаешь, в этой выгребной яме есть фехтовальщик? – спросил он Бедекта.
– В любой выгребной яме найдется фехтовальщик.
– И каждой выгребной яме требуется фехтовальщик получше.
– А ты и есть тот фехтовальщик? – спросила Штелен ехидно.
Вихтих равнодушно посмотрел на нее, лицо его не выражало никаких эмоций. Он выдержал ее злобный взгляд, пока она сама не отвела глаз, когда ей стало не по себе. Гефаргайст Вихтих, пожалуй, так себе, но мало кто был способен сохранить самообладание под таким волевым напором.
– Убеждения определяют реальность, – произнес Вихтих тоном, которым разъясняют простакам очевидные вещи. – Я верю, что буду величайшим фехтовальщиком мира.
– А я верю, что тебя убьют раньше, – ледяным тоном парировала Штелен, все еще глядя в другую сторону.
– Но моя вера сильнее твоей.
– Да ты идиот, который сам себя обманывает.
– Само собой. Но я предпочитаю верить, что действительно хорош. На моем счету сорок три величайших фехтовальщика. Я их всех убил. Я стал магистром меча в Гельдангелегенхайтене в двадцать один год. Неслыханная честь.
– Тоже мне честь, – фыркнула Штелен.
– И это я слышу от карманницы. От бездарной…
– Моих талантов хватит на то, чтобы прибрать твой кошелек!
– И тебе хватает ума мне же об этом рассказывать!
– Тихо! – Бедект покачал головой и тут же пожалел об этом. В черепе застучало от глухой боли. Наверное, в башке у него сейчас несколько фунтов соплей. – Как дети, честное слово. Как только я найду теплую постель и милую бабенку, вы можете вдвоем продолжить этот бессмысленный спор. А до этого заткнитесь, черт возьми.
– Старик настроен немного поворчать, – заметил Вихтих.
– Вихтих, если ты завяжешь драку и втянешь в нее меня, я убью тебя сам. Топором. Так что тебе не помогут все твои дерьмовые рассуждения насчет величайшего фехтовальщика.
– Я могла бы помочь по части бабенки, – сказала Штелен.
Бедект притворился, что не слышит, и стал внимательно осматриваться по сторонам дороги, надеясь найти постоялый двор.
– Он же сказал «милую», – заметил Вихтих, с ухмылкой глядя на Штелен. – С тобой не станет спать даже такая свинья, как Бедект. Ты слишком страшная. Правда, если бы ты в обмен предложила вернуть ему немного его денег… из тех, что стибрила на прошлой неделе.
– Деньги у меня есть, – сказала она достаточно громко, чтобы Бедект услышал.
Тот покачал головой и согнул оставшиеся пальцы левой руки.
– Я могу спать со шлюхами. Но сам работать шлюхой пока не готов.
– Скольких ты обворовал в Абфальштадте? – спросила Штелен.
Бедект отмахнулся от вопроса, резко разрубив воздух покалеченной рукой. Его голова так переполнилась соплями, что дышать приходилось через рот, резко глотая пыльный воздух. В глубине легких что-то сухо постукивало. «Чудесно, вот и новый симптом, буду теперь еще и от этого мучиться».
