– Да в тебе еще есть толика жизни, – сказала она.
– Нет, просто во мне намного больше смерти. – Он посмотрел на нее тем глазом, который еще не совсем заплыл, и в его взгляде она уловила проблески черного юмора. – Я не могу позволить Вихтиху забрать мою долю.
– Ничто не мотивирует так, как жадность. Как бы то ни было, если ты умрешь, я убью этого засранца и заберу себе все. – Конечно, она понятия не имела, каким образом нужно действовать, чтобы получить за мальчика выкуп. Если старик умрет, то она прикончит Вихтиха и мальчика и умоет руки – отделается от этой неразберихи, в которой одни только боги могут разобраться. Любой план, подразумевающий нечто более сложное, чем войти, взять добро и смыться, обречен на провал.
Глава 18
«Что же я наделал?»
Ауфшлаг смотрел на Моргена и троих ложных жрецов. Они никогда об этом не узнают, но им никто не преградил путь оттого, что это он, Ауфшлаг, отослал жрецов и стражников с разными поручениями, под надуманными предлогами. А почему он так поступил… он до сих пор не мог понять этого сам. Много ужасных дел совершил он за то время, что служил у Кёнига главным ученым, и, хотя ему часто приходила в голову мысль оказать теократу неповиновение, он ни разу не осмелился так поступить. Нет, не совсем.
«Неправда. Я спас Вегверфен». Это чего-то да стоит. И даже то, что он дал ей скрыться в Готлосе, было неповиновением, исполненным трусости. И каждый день он подумывал о том, не подослать ли ему кого-нибудь ее убить, – так он боялся, что Кёниг все узнает.
А в этот раз все сложилось иначе. Это был не просто какой-нибудь мелкий обман. Он не просто проигнорировал ненужный приказ или принес Моргену почитать книгу, которую Кёниг не одобрил бы. Теперь он вправду действует.
«Давай же. Назови это словами. Признайся себе в том, что именно ты делаешь. Скажи честно».
– Предательство.
Какое ужасное слово.
Ауфшлаг вспомнил, как когда-то много лет назад, порядком выпив, они с Кёнигом вели пылкую беседу и Ауфшлаг рассказал, как для него важно, чтобы его не предали друзья. Он вспомнил, какими глазами тогда смотрел Кёниг, какое было выражение на его лице, – тогда Ауфшлагу казалось, что Кёниг его понимает. О боги, с тех пор Кёниг применяет тот же прием каждый день.
Предательство. Сейчас, оказавшись не под влиянием могущества Кёнига, Ауфшлаг был готов совершить именно это.
Он смотрел на пол зала и считал плитки между своим укрытием и похитителями, чтобы не подойти слишком близко.
Только ученому пришло бы в голову изучить и измерить то, как безумие определяет реальность; а Ауфшлаг был ученым до мозга костей. Всю свою жизнь, каждый момент своего существования он посвящал рассмотрению показателей, определяющих собой гайстескранкен. Всем известно, что воздействие безумца слабеет на расстоянии и приглушается поблизости от людей здравомыслящих, но никому не приходило в голову все это точно измерить. Ауфшлаг знал, что, несмотря на огромную силу, Кёниг мог оказать на него воздействие с помощью своих заблуждений гефаргайста только тогда, когда находился рядом. Сейчас, в коридоре, наблюдая, как Моргена забирают похитители, Хоэ свободно мог обдумывать свои дальнейшие поступки, не ограничивая себя одной лишь бездумной верностью.
Например, он может сохранить Моргену жизнь… И в придачу, возможно, спасти собственную душу. Он посмотрел на свои руки с толстыми пальцами; кожа на них сморщилась и напоминала шкуру иссохшей на солнце ящерицы. Сейчас они были чистые, но много, много раз бывали забрызганы кровью. Сколько я всего натворил. Конечно, говорил он себе, все делалось по приказу Кёнига и для пущего блага Геборене и даже всего человечества, да только ложь все это. Некоторые из его экспериментов были весьма пугающими – и Ауфшлаг исполнял их с огромным рвением. Зарыться в более глубокие истины, докопаться до фундамента реального мира, понять законы и пределы той реальности, которую определяет заблуждение, – вот цели, достойные великого ума. «Если у меня и есть одно заблуждение, – глумливо хохотнул он над самим собой, – так это то, что у меня есть великий ум».
Именно он обнаружил, что обыкновенных людей, находящихся в здравом уме, можно превратить в гайстескранкен. Верное сочетание физических и психологических пыток иногда давало невероятные результаты. Иногда было достаточно заставить мать смотреть на то, как пытают, а затем жестоко убивают ее детей, чтобы она стала опасным гайстес-кранкен. Ауфшлаг даже обнаружил – рискуя при этом собственной безопасностью, – что более отвратительными и затяжными были пытки, тем более сильный получался гайстескранкен. Однажды во время эксперимента он потерял десятки сотрудников. Одна женщина, которая несколько месяцев была свидетелем того, как пытают ее мужа и детей, разбила свои оковы, разорвала ученых на кусочки и сожгла значительную часть Научного корпуса.
«И после этого ты все еще пытаешься дать оправдание своим действиям, как будто оно каким-то образом отдалит тебя от той боли, которую ты причинил людям. Называя это наукой, ты все равно остаешься тем же, во что ты превратился».
Кёниг, которого волновали только результаты, не задавал никаких вопросов. Но у Ауфшлага вопросов возникало множество. Только ни разу не спросил он самого себя, должен ли он вообще проводить эти эксперименты. Нет, в то время его интересовало только, почему она так долго продержалась. Почему она стала такой сильной, когда наконец сорвалась? Почему при одном и том же воздействии одни люди превращались в лопочущих бестолочей, а другие находили в себе силу обращаться в зверей или по собственной воле создавали целые армии альбтраум? А самыми интересными, конечно, были такие вопросы:
Где находятся пределы?
Насколько могущественным способен стать гайстескранкен?
Он делал это ради Кёнига. Он делал это для Геборене, для человечества.
Да, правильно.
«Скольких ты пытал для того, чтобы хоть капельку удовлетворить свое мрачное любопытство?»
Теократ – мелочный, недальновидный дурак – считал, что исследования Ауфшлага направлены на исполнение целей Кёнига. И хотя это именно так часто и бывало в присутствии верховного жреца, подавлявшего всех и вся своим могуществом, у Хоэ имелись и собственные планы.
Вера определяла реальность, и безумие – которое Ауфшлаг определял как любую чрезмерно сильную веру – проявлялось как сила. Но это, как было известно Хоэ, не единственная форма силы. Знания тоже несли с собой могущество. Хотя ученый не умеет менять реальность силой своих убеждений, он способен ей манипулировать благодаря тому, что понимает ее основы. Например, сейчас, когда он наблюдает, как Моргена уводят из цитадели. Ауфшлаг горько улыбнулся. Он был рад, что мальчик уходит из-под влияния Кёнига, и с ужасом думал, что будет делать теократ, когда узнает, какую роль сыграл в этом исчезновении Ауфшлаг.
Да и хватка теократа была не так сильна, как представлялось самому лидеру Геборене, – и предательство Ауфшлага стало лишь небольшим проявлением этого. Кёниг стремился использовать Моргена для собственных эгоистичных целей, – так делают все гефаргайсты. Этот глупец верил, что Морген может спасти его от его заблуждений, отсрочить тот ужасный конец, который ждет всех гайстескранкен. Но, несмотря на всю свою веру в это, Кёниг никогда не задавался вопросом, как именно это будет происходить. Когда Ауфшлаг увидел те способности, которые ему продемонстрировал мальчик, у него возникли сомнения насчет того, что теократ действительно сможет контролировать мальчика, когда тот Вознесется. Но сомнений Ауфшлагу было мало; ему требовалось этого добиться наверняка. Если Морген Вознесется под влиянием теряющего контроль над собой гефаргайста, то никто не знает, во что он превратится. Но если Морген Вознесется там, где над ним не властна манипулятивная хватка Кёнига, он станет богом, которого заслуживают Геборене и народ Зельбстхаса. Богом добрым и справедливым. Богом, который будет защищать свой народ, а не манипулировать им, как игрушкой.
