Гехирн неожиданно для себя рассмеялись.
– Похоже, у тебя где-то в заднице засел маленький мальчишка, а?
Эрбрехен округлил глаза с притворным возмущением.
– Раз уж ты об этом заговорила, – согласился он, – надо сказать, я и сам ломал голову над тем, куда запропастился тот паренек. – Внезапно его шутливость как рукой сняло. – Ты нужна мне.
Гехирн просияла: она была счастлива тем, что нужна ему, пусть даже и не любима.
– Больше я тебя не подведу.
– Я знаю. Теперь ты будешь находиться как можно ближе ко мне.
«Чем меньшее расстояние их разделяет, тем проще ее контролировать». Гехирн ничего не сказала. Ощущение счастья улетучивалось.
– Наше последнее приключение меня кое-чему научило, – задумчиво проговорил Эрбрехен. – Хотя мои друзья мне нужны, полагаться следует только на самого себя. Это моя судьба. – Он, будто извиняясь, покачал головой. – Друг мой, мне необходима твоя сила, но я к тому же обязан оберегать собственную силу. Я – стержень. Я в центре всего. Когда я Вознесусь и стану богом, это произойдет благодаря моим собственным действиям.
«Он думает, что, когда использует меня, чтобы сжигать города, это каким-то образом следует считать его собственным достижением?» Вспышка ярости, охватившая Гехирн, погасла в тот самый момент, как она посмотрела на Эрбрехена.
– Я больше не могу делиться с тобой рагу из душ, – проговорил он, не обращая внимания на испуганные всхлипы Гехирн. – Да и я все равно сомневаюсь, что оно тебе как-то помогало. – Он лучезарно улыбнулся хассебранд. – Не о чем беспокоиться. Моя судьба защитит нас обоих. Чем сильнее я становлюсь, тем в большей безопасности оказываешься ты, – рассудительно пояснил он.
Гехирн ехала в паланкине рядом с Эрбрехеном, и поработитель не отпускал ее от себя дальше, чем на несколько футов. Она ощущала влияние Эрбрехена как тяжелый груз, который вот-вот раздавит ей грудную клетку. Ей было трудно дышать. Боль и гнев от того, что сначала показалось ей предательством, улетучились. Эти чувства не забылись, но и не в состоянии были набраться силы, угнетенные властной волей Эрбрехена.
Кёниг никогда не использовал свое могущество вот так, и в те редкие моменты, когда Эрбрехен на что-нибудь отвлекался, Гехирн задумывалась, способен ли вообще был теократ породить такой коварный план. Когда Кёниг ставил перед собой цель чего-то добиться, ему ничто не могло помешать, но он не влиял на людей так, как Эрбрехен. Если Кёниг внушал к себе верность и желание служить, Эрбрехен требовал бездумного поклонения. Значило ли это, что Кёниг обладает меньшей силой, или же его могущество гефаргайста просто проявлялось иначе? Сыграли ли ранние годы Эрбрехена роль в том, какого рода способности у него развились? А как повлияло на нее ее собственное прошлое? Она всегда считала, что в своих особенностях может винить родителей, но что если она надломлена уже с самого рождения? Гехирн подумала, что надо будет спросить об этом Ауфшлага, когда она вернется в Зельбстхас.
«Возможно, те экспериментики, которые проводил много воображавший о себе ученый, все же были не совсем бесполезны».
Со всех сторон на горизонте бушевали свирепые грозы. Здесь, в глазу бури, раскаты грома звучали оглушительно, но гроза их почти вовсе не касалась. Тяжелые облака скрывали солнце и небо, так что было невозможно отличить день от ночи. Вся жизнь превратилась в серое однообразие. Буря двигалась вместе с ними, и Гехирн понимала, что Реген еще жив, хотя прошло некоторое время с тех пор, как она в последний раз видела тощего шамана. На землях, по которым пролегал их путь, уже успела пройти необузданная буря, возникшая по воле Регена. На полях, которые попадались им на пути, кукуруза и колосья были прибиты ветрами и градом к самой земле. Почти все деревья поломались, треснули, оказались обожжены или разбиты на части ударом молнии.
Эрбрехен хмуро посмотрел на грязную толпу, шагавшую вокруг его паланкина, и Гехирн на мгновение испытала чувство свободы, с которым к ней приходило понимание, что ее поработили и используют.
– Прости меня, – тихо сказал Эрбрехен, качая головой. – Пожалуйста, прости меня.
Гехирн ошеломленно посмотрела на него.
– Что?
– Я знаю, что ты любишь меня. – Он поднял в сторону Гехирн руку, нахмурился, глядя на нее, и снова положил ее на жирное бедро. Он моргнул, и по его круглым щекам покатились слезы. Никогда прежде не случалось Гехирн видеть такой сокрушительной печали.
«Он любит меня! Он просто не знает, как это показать!» Это она слишком хорошо понимала. Эмоции так трудно передать, а любовь особенно.
– Меня все любят, – сказал он. – Все. Как я могу разобраться, кто меня по-настоящему любит? – Он взглянул на нее, и его покрасневшие глаза умоляли понять его. – Они должны меня любить.
– Я люблю тебя, – сказала она.
И тогда она вспомнила те моменты, когда оказывалась на той границе, за пределами которой Эрбрехен не имел влияния. Поработитель.
– Конечно, любишь. – Он кривовато улыбнулся. – Меня все любят. – Он посмотрел мимо нее и произнес: – Я так одинок.
«Ты не одинок. Ты никогда не будешь одинок, пока я рядом с тобой». В тот самый момент его внимание что-то отвлекло, и ее сердце пронзила боль. «Ты глупа. Ему вовсе нет до тебя дела. Никому нет дела до тебя».
Караван остановился еще в трех небольших городах, и к ним присоединилось множество людей. Если двигаться в таком темпе, то тот путь, который Гехирн проделала за три дня, у Эрбрехена и его друзей займет две недели.
Но сила Эрбрехена росла с каждым городом и городком, поддавшимся его влиянию. Конечно же, теперь то расстояние, на которое распространялась его власть, было уже значительно больше. Последний город – укрепленное поселение, названия которого Гехирн не знала, – поджидал их прибытия, крепко заперев все входы. На стенах стояли лучники, а рядом с дюжину разного рода гайстескранкен. Хассебранд была уверена, что ее снова позовут жечь. Желание сделать это заставляло ее трепетать, как будто душа ее стала натянутой струной.
Но Эрбрехен жестом указал Гехирн остаться сидеть, а сам с трудом, покряхтывая, приподнялся в сидячее положение. Эрбрехен прокричал во весь голос, обращаясь к огражденному крепостной стеной городу. Он говорил о том, как важны для него здешние жители и как они нужны ему. Через несколько минут ворота открылись, и из них вышли правители города, за которыми последовали военные и отряд гайстескранкен. Каждый принес многословные извинения за недопонимание и за неудобства, которые, возможно, был вынужден терпеть Эрбрехен. В прошлом гордые люди, сейчас эти мужчины и женщины, умоляя о прощении, предлагали в дар своих дочерей и сыновей. Эрбрехен великодушно махнул рукой в знак того, что они могут не извиняться, но взял одного мальчика и двух девочек в свой паланкин.
Когда поработитель нашел себе новые утехи, Гехирн почувствовала такую боль, как будто ее с силой пнули в живот. Она чувствовала себя как ребенок, которым пренебрегает мать: ненавидела его и все равно нуждалась в нем.
