– Это сказал Отречение как раз перед тем, как его затащили в зеркало, – пробормотал Беспокойство.
Приятие, не обращая внимания на доппеля, указал на стекло:
– Видишь?
Отражения отвернулись от стола и посмотрели на доппелей в комнате, поднимая перед собой листки бумаги, покрытые торопливыми каракулями; все слова, все буквы были видны в зеркальном отображении.
– О боги, – пробормотал Приятие, – какой же жуткий почерк у Кёнига.
Беспокойство, держась на безопасном расстоянии от зеркала, покосился на каракули отзеркаленных букв.
– Ни слова не могу разобрать.
– Я придумал. – Приятие вытащил то маленькое зеркало, в котором обычно рассматривал свое изуродованное лицо. – Я прочту послание в собственном зеркале. Теперь слова не будут в зеркальном отображении.
Он чувствовал на себе взгляд Беспокойства, когда повернулся спиной к зеркалу и достал маленькое зеркальце вроде дамского.
Приятие уставился с открытым ртом на свое зеркальце. В нем у тех отражений, которые собрались в зеркале Кёнига, у всех до единого были глазные повязки и такие же следы побоев на лице, как те, что он каждый день видел в собственном зеркале. Они подняли перед собой лист бумаги с их посланием, написанным корявым почерком. Приятие резко закрыл рот, надеясь, что Беспокойство, стоявший где-то со стороны отсутствующего глаза, не заметил ошарашенного выражения на его лице. Он почувствовал вкус крови: обломки зубов порезали губы. Он вытянул шею и через плечо глянул на отражения в большом зеркале. Они как и всегда были точными копиями Кёнига. Без всяких следов избиения, которое пережил Приятие. Он развернулся, чтобы взглянуть на Беспокойство, но тот все еще, прищурившись, смотрел на зеркало Кёнига, стараясь разобрать надпись, видимую в зеркальном начертании.
Беспокойство спросил:
– Ну как твое зеркальце, помогает?
– Не особенно, – ответил Приятие, переключая внимание на карманное зеркальце.
Отражение пристально смотрело на него единственным глазом. За ним в перевернутой копии зеркала Кёнига, стояли другие отражения Приятия и держали в руках свои послания.
Приятие прочел его: «Отражения Кёнига готовят заговор против тебя».
– Все равно трудно разбирать, что написано, – пробормотал он, чтобы выиграть время и собраться с мыслями.
– Мне кажется, у меня получается прочесть, – заявил Беспокойство. – Там написано, что ассасины не смогли выполнить свою задачу. Шаттен мердер и тиргайст мертвы. – Он повернулся к Приятию. – Асена умерла.
Приятие, не обращая внимания на Беспокойство, смотрел только на отражения Кёнига. «А правду ли они говорят? Действительно ли мертва Асена?» Разве им может быть выгодно обманывать? Если он сообщит об этом Кёнигу, а потом окажется, что Асена жива, тот решит, что Приятие солгал. Он вздрогнул при мысли о том, что ему снова придется терпеть побои.
– Мы расскажем Кёнигу? – спросил Беспокойство.
Приятие убрал зеркальце и пошел к тяжелому дубовому столу. Взял стул и потащил его в середину комнаты, оставляя следы на роскошном ковре.
– Я придумал кое-что другое, – сказал он и швырнул стул в огромное зеркало Кёнига.
Он успел увидеть, как округлились от ужаса глаза у отражений Кёнига, перед тем как с оглушительным грохотом стекло разбилось. Вцепившись в стул, он замахал им как боевой палицей – сначала колотил по тем обломкам, которые еще упрямо держались в медной раме, а потом по осколкам, лежавшим на полу, пока они не превратились в сверкающую пыль.
Беспокойство с широко раскрытыми глазами наблюдал за ним, онемев от страха.
Наконец, когда Приятие убедился, что от зеркала и от отражений ничего не осталось, он опустил стул на пол и остановился, тяжело дыша. Никогда раньше он не прилагал ни к какому делу столько усилий. «Интересно, Кёниг тоже в плохой форме?»
– Ну вот, – выдохнул он, когда поставил стул на пол и осмотрел его. На мебели виднелось несколько сколов и потертостей, но в целом грубое обращение не оставило на нем следов. – Хороший стул, – сказал он, бухаясь на сиденье.
– Что – ну вот? – поинтересовался Беспокойство, держась поодаль.
– Да. Хорошо, что мы уничтожили зеркало, – сказал он, улыбаясь Беспокойству изувеченным ртом. – Отражения пытались оттуда выбраться.
Беспокойство неодобрительно глянул на сверкающую стеклянную пыль на полу.
– Я не видел…
– Или ты разбил зеркало без всякой причины?
– Мы успели как раз вовремя, – согласился Беспокойство. – Я видел, как один из них протянул руку за раму зеркала. Он собирался схватить тебя.
– Да. Они знали, что забрать меня значило бы ослабить Кёнига. – Он смотрел на Беспокойство, прищурив единственный глаз. – Не было там никакого сообщения.
– Конечно, не было. Я очень надеюсь, что у Асены и Аноми все в порядке.
– Да, само собой.
На мгновение оба замолчали, и Приятие наблюдал, как Беспокойство старается смотреть куда угодно, только не на своего товарища доппеля.
– Ты понимаешь, что это означает, – сказал Беспокойство, указав на оставшиеся от зеркала мелкие осколки. – Кёниг становится все более могущественным зеркальщиком. Его отражения могут видеть то, что происходит где-то в других местах. – Он взглянул на Приятие. – Возможно, они могут даже видеть будущее.
– Думаю, будь они на это способны, они что-нибудь предприняли бы, чтобы защитить себя.
«А что, если они это все же успели сделать?»
Глава 34
Можно привести лошадь к воде, но утопить ее, оказывается, невероятно трудно.
Хофнунгслос
Съежившись под своими одеялами в ожидании момента, когда гнусные солнечные лучи, окрасившиеся в разные цвета, пропадут за горизонтом, Гехирн почувствовала запах Найдриха задолго до того, как городок показался в поле зрения. Оказалось, что то, что она поначалу приняла за трущобы на окраине, и есть сам город. Даже Готлос, по меркам Зельбстхаса бывший местечком, через которое путешественник старается поскорее проехать, чтобы попасть куда-нибудь поинтереснее, в сравнении с Найдрихом казался сверкающим сокровищем. С какой-то тоской хассебранд вспо-мнила, как проехала по мосту через реку Флюссранд в Готлос и как ею двигало осознание того, что она служит теократу. Как давно это было? Неделю назад? Казалось, прошла вечность.
В окружении человек двадцати из городка, которые не стали жертвами ни непростого пути, ни неуемного аппетита поработителя, паланкин Эрбрехена все дальше продвигался к центру Найдриха. Пока они шли мимо ветхих лачуг, готовых вот-вот развалиться хибарок, полуразрушенных домишек – а многим обитателям города не повезло иметь даже такого жилья, – Эрбрехен выкрикивал свой призыв. Свита жирного поработителя быстро выросла – отовсюду, куда доносился его голос, приходили любопытные нищие и угнетенные горожане.
