Интересно то, что после каждого крупного набега Византия ищет установления с нападающими таких отношений, которые гарантировали бы ее безопасность. Так, после нападения на Амастриду, как мы предположили, посольство греков к хазарам установило связь с «Русским каганатом»; после нападения на Константинополь в 860 году была предпринята попытка христианизации Руси, скорее всего Руси Киевской; походы Олега и Игоря закончились договорами, инициатива которых, как я думаю, исходила от греков; в самой общей форме можно сказать, что походы Святослава в Болгарию, спровоцированные самими греками, способствовали интересу Византии к Руси и принятию – на этот раз уже окончательному – христианства при Владимире.
[4. КРИТИКА ПВЛ И СКАЗАНИЯ О ПРИЗВАНИИ ПО А. А. ШАХМАТОВУ]
[Искусственность построения Рюрик – Олег – Игорь в ПВЛ]
Теперь мы подошли непосредственно ко времени, с которого начинаются известия Повести временных лет.
Уже давно обратили внимание на искусственность построения Рюрик – Олег – Игорь. Во-первых, считая Игоря сыном Рюрика, летописцы колеблются в отношении Олега: то они делают его воеводой при {стр. 26} взрослом Игоре (Начальный свод), то князем, правящим в его малолетство и опекающим его, вплоть до того, что Олег выбирает Игорю жену (Повесть временных лет). Во-вторых, между Рюриком и Игорем получается большой хронологический разрыв: Рюрик по Повести умирает в 879 году, а Игорь в 945, причем оба рождают единственных сыновей перед самой смертью, Игорь в возрасте 60 с лишним лет от жены старше 50 после сорокалетней брачной жизни
[134]. В Начальном своде еще большее несоответствие: о женитьбе Игоря и рождении Святослава сообщается до похода 920 года, а в 946 году Святослав еще «велми детеск». При этом летописцу нечем заполнить время от договора Олега до похода Игоря. В Начальном своде просто идет ряд пустых лет (923–944), перебитых двумя упоминаниями о Свенельде, а в Повести временных лет некоторые годы с 913 по 941 заняты событиями, явно составленными по образцу почерпнутых у продолжателя Амартола известий: «В лето 6421. Поча княжити Игорь по Олзе. В се же время поча царствовати Константин, сынъ Леонтовъ…» «В лето 6422. Иде Игорь на деревляны…
[135] В то же лето прииде Семионъ Болгаръски на Царьград…» «В лето 6423. Приидоша печенези первое на Рускую землю и сотворише мир с Игорем…
[136] В си же времена прииде Семион пленяа Фракию, греки же послаша по поченеги…» «В лето 6428. Поставлен царь Роман в Грекохъ
[137]. А Игорь воеваше на печенеги». Под 6437 и 6422 исключительно византийские известия и, наконец, под 6449 годом сообщение о походе Игоря
[138].
Можно подозревать, что между Олегом и Игорем не было никакой связи и лежит большой промежуток времени. Это подтверждается и тем, что в договоре Олега, как уже подметил В. А. Пархоменко, ни словом не упомянут Игорь, тогда как в договоре Игоря перечислены не только его сын и жена, но и другие родственники и влиятельные лица, от имени которых выступают послы. В каком отношении тогда стоят Игорь и Олег, историческая реальность которых подтверждена договорами, к Рюрику, в реальности которого можно сомневаться, и кем был заполнен разрыв между Олегом и Игорем?
Первая попытка воссоздания нашей начальной истории принадлежит составителю Древнейшего свода. Напомню, что о призвании князей там не было ни слова
[139]. Русскую историю летописец начинал с легенды о киевских князьях Кие, Щеке и Хориве и затем переходил к появившемуся с севера новгородскому князю Олегу. Как полагает А. А. Шахматов, появление Олега было введено словами о дани варягам, которую платили словене, кривичи и меря. «И бысть у них {стр. 27} князь именем Олегъ… и начаша воевати всюду». Откуда же взялось в Начальном своде Сказание о призвании князей-варягов?
Очевидно, из Новгородского свода 1050 года. На это указывает приход Рюрика именно в Новгород, а не в Киев и упоминание Изборска и Белоозера – городов, вряд ли известных и интересных киевлянину.
[Происхождение Сказания о призвании по А. А. Шахматову]
Каково происхождение Сказания о призвании варягов и как оно попало в Новгородский свод? А. А. Шахматов склонен выдать его за сочинительство летописца, скомбинировавшего известия Древнейшего свода о насилиях варягов, избиение варягов в 1015 году, местные белоозерские и изборские предания и новгородские призвания князей, например Владимира в 970 году. Как думается, он уделил здесь летописцу слишком большую и вовсе не подходящую ему роль
[140]. Как доказал сам А. А. Шахматов, летописцы только составляли начальную русскую историю из дошедших до них преданий, но отнюдь не сочиняли их. Скорее всего, Сказание дошло до летописца в готовом виде – вероятнее в устном, а быть может, и в письменном – и было взято им как исходный момент новгородской истории.
Такое мнение подтверждается тем, что рассказ о приходе троих братьев-норманнов отнюдь не монополия нашей летописи. Это очень распространенная легенда скандинавского мира
[141]. Во многих областях Финляндии, где говорят на шведском языке, сохранились и поныне различные варианты саги о приходе троих братьев, зачастую носящие этиологический характер, например аболандская сага о троих шведских братьях, пришедших из Рослагена и давших имена местностям
[142]. В этих сагах, как правило, голод на родине являлся причиной переселения, вытесненный в нашем случае, как полагает А. Стендер-Петерсен, мотивом призвания. Но есть ли вообще наше Сказание о призвании один из вариантов скандинавской переселенческой саги
[143]?
