Громов узнал и эту статью. Как она тогда его порадовала, вселила уверенность!
«Стиль Громова внешне как будто бы не эффективен, но зато самобытен и весьма неудобен для его противников.
Громова узнаешь по почерку, по манере держаться на ринге и вести бой, сразу отличишь его от тысячи однообразных и стандартных так называемых классиков. Его яркая индивидуальность, свойственная любому истинному таланту, неповторима.
Он подвижен, как ртуть, его обманные приемы, финты корпусом не дают сопернику возможности прицелиться, начать атаку, поскольку никто не знает, когда и какой встречный удар нанесет Громов.
Новый чемпион несомненно большой мастер контратак и виртуозен в защите. Он агрессивен в своем напоре, можно даже сказать, не переоценивая, что Громов в совершенстве владеет всем арсеналом боксерских атак. Тонкая паутина его тактических приемов, быстрота мышления в бою и редкая способность математически точно чувствовать дистанцию, когда противник рядом, а достать не может, восхищают, а в следующее мгновение перчатка чемпиона уже достигает цели.
Отличная физическая подготовка, атлетизм и скоростная выносливость в своей совокупности дают то, что и определяет неповторимое мастерство Громова — и скорость, и резкость, и точность.
Молодой чемпион, боксер-загадка начинает привыкать к победам, утверждаться на большом ринге страны, ему открыт путь к высоким спортивным достижениям».
Алексей грустно улыбнулся над последними словами. Война все скомкала, перечеркнула…
— Как думаешь, Леша, кто из этих двух прав? — спросил Николай.
— Оба, — не задумываясь, ответил Громов. — Сам знаешь, бои разные бывают и по-разному складываются. Одни проводишь легко, на одном дыхании, а другие тянутся, как резина, да и противник оказывается трудным, вязким, тягучим, сковывает, не дает возможности развернуться… Как с тобой в финальной встрече. Напряженный был поединок! Знаешь, Николай, я до самого конца третьего раунда не был уверен в своей победе.
— Точно?
— Точно, — утвердительно кивнул Громов.
— А я, если честно, после второго раунда начал понимать, что мои козыри не проходят. И никак не мог сообразить, почему? Вроде все так и в то же время не так, как хотелось. Ты меня пару раз основательно достал. Да и дыхалка начала подводить, выложился основательно, был как выжатый лимон, и последние минуты держался на одной спортивной злости.
— У меня такой трудный был бой в Москве, в полуфинале, с чемпионом Северного флота, — признался Алексей. — Сам не знаю, как дотянул, как выстоял. Буквально зубами вырвал победу.
Громов с интересом перелистывал альбом, на каждой странице которого были вклеены вырезки из местных и центральных газет. Его внимание привлекли стихи.
— Я наизусть выучил, — негромко сказал следящий за ним Балкин и выразительно, с чувством продекламировал:
В нас мужество ринги вдохнули,
Нас бокс, словно сталь, закалял,
И здесь, где проносятся пули,
Я в стойку последнюю встал.
И здесь, на сожженных высотах,
У города милого стен,
Я буду всегда патриотом —
Советский моряк и спортсмен!
Ни шагу назад! Ни полшага —
Вот клятва, вот мудрости соль.
В сердцах наших бьется отвага,
Отвага — боксерский пароль.
Не гонг, а орудий раскаты
Сегодня зовут за собой.
Вперед же, морские орлята,
За Родину милую в бой!
— Хорошие стихи и правильные, — сказал Алексей и спросил: — А кто их написал?
— Не знаю, но что написал боксер, это без сомнения, — ответил Николай и добавил: — Их нашли в нагрудном кармане офицерского кителя нашего легковеса Игоря Хмельницкого.
— Как нашли? — насторожился Громов.
— Игорь геройски погиб в последние дни обороны Одессы… Ему звание Героя присвоили.
— Я и не знал. Ко мне в госпиталь приходили полутяж Дима Слухов и Дмитрий Васильевич Красников и ничего не сказали про Игоря…
— Они, может быть, тогда тоже не знали.
— Скромняга был в жизни и отчаянный на ринге! Ребята даже называли Игоря «первой перчаткой флота по отчаянности», помнишь?
— Еще бы не помнить! Он одним из первых среди наших боксеров подал рапорт с просьбой направить в морскую пехоту. И на фронте отчаянным был. А солдаты его роты даже не знали, что ими командует знаменитый боксер, чемпион Черноморского флота.
Алексей невольно припомнил последнюю встречу с Игорем, праздничный бал накануне войны, то, как они со Сталиной вручили Хмельницкому свои награды, а сами закружились в вальсе, совершенно не думая о том, что Игорю тоже хочется танцевать, а не стоять у стены рядом с девушками, ожидающими приглашения…
Балкин раскрыл альбом.
— Вот вклеил сообщение из газеты «Красная Звезда». Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза младшему лейтенанту Игорю Хмельницкому, посмертно. — Он перевернул страницу. — А здесь Указ о присвоении Геройского звания сразу пятерым морякам — политруку Николаю Фильченкову, краснофлотцам Василию Цибулько, Юрию Паршину, Даниилу Одинцову и Ивану Красносельскому. Тоже посмертно. Они своей гибелью задержали танковый прорыв под Бахчисараем. Хоть и не боксеры, а дрались по-нашему, по-боксерски.
— Читал об их подвиге, как со связками гранат бросались под немецкие танки.
— Есть статья и о том, как чемпион нокаутирует фашистские танки. Я место оставил, чтоб поместить Указ о присуждении тебе геройского звания, — улыбнулся Балкин.
Алексей не успел ничего сказать. В каюту заглянул вахтенный матрос:
— Товарищ капитан, срочное сообщение!
— Слушаю.
— На горизонте показались два самолета. Идут встречным курсом.
— Наши?
— Нет.
— Извини, Алексей, дела, — и Балкин властно и резко скомандовал: — Общий сигнал! Погружение!
3
Подводная лодка двигалась на приличной глубине.
Перед погружением капитан по общему переговорному устройству обратился к десантникам:
— Внимание всем! Как можно меньше передвижений и разговоров! Всячески избегать стуков! И ни в коем случае не курить!
Замолкли вентиляторы и дизеля. Ослаб накал в электрических лампочках. Навалилась тишина. Лишь доносится равномерное тихое гудение электромоторов, приводящих в движение гребные валы.
Алексей расположился на полу, привалившись спиной к внутренней обшивке борта. Прикрыл глаза, но сна не было. Одолевали думы. Встреча с Николаем Балкиным порадовала и растревожила. Напомнила о прошлом, о жизни, которая ушла в прошлое, как красивый сон. Странно как-то все получается и непонятно. Сплошные кульбиты, да еще с поворотами вокруг оси и с приземлением на задницу. Какой прокурорский служака мог на него «гадкие документы посоставлять»? Спасибо Сереброву и всему развед-управлению, что не дали в обиду, защитили. Главное — живой! Война все перекрутила, перемешала и перепутала. Полгода назад две законные недели на побывку дали, так нет же, не поехал сразу, думал отстоять вахту в воскресенье и махнуть честь по чести! Ан не вышло… И только сейчас выпадает возможность побывать в родном городе. А удастся ли забежать домой? Да и цел ли дом, а главное, живы ли мать и дед Степан? Как они там сейчас? В Феодосию немцы вступили 3-го ноября и почти два месяца хозяйничают там по полной программе.
