Майя дала скрипачу возможность вырваться вперед, после чего
повторила его маневр и очутилась на мосту. Кроме них здесь не было ни одного
пешехода. Мимо с ревом проносились машины, обдавая их теплой сладковатой гарью.
Великолепный вид города, подступившего к набережным, сегодня не привлек ее
внимания — она не сводила глаз со своего подопечного. Тот прошел половину
моста, ни разу не оглянувшись назад, и остановился возле парапета. Даже издали
было видно, как тяжело и неровно он дышит. Потом он заглянул вниз, закрыл лицо
руками и затрясся. Майя, остановившаяся поодаль, выхватила из кармана записку и
пробежала ее глазами. «В моей смерти прошу никого не винить. Леонид Мурочкин».
Число и подпись.
Записка поразила ее своей ужасной простотой. Человек
собирается свести счеты с жизнью и полагает, что миру достаточно глупой
шаблонной фразы. Она быстро распустила волосы и сняла солнечные очки, вновь
сделавшись похожей на саму себя. После чего поспешно направилась к несчастному
скрипачу, крикнув еще издали:
— Эй, Леонид! Какая встреча! Узнаете меня? Я Майя
Долинина, ваша соседка по подъезду.
Мурочкин подпрыгнул на месте, крутнулся и уставился на нее
круглыми беличьими глазками. В них плескался такой ужас, словно Майя была не
женщиной, а локомотивом, заставшим его врасплох на рельсах. Он попятился к
ограждению, не отрывая от нее безумного взгляда. Решив, что уговорами ничего не
добиться, его потенциальная спасительница сунула злосчастную записку прямо ему
в нос, грозно вопросив:
— Что это такое, Леонид? Как это понимать? Это
признание в убийстве?
— Откуда вы знаете? — одними губами спросил
несчастный. — Да, я убийца! Я недостоин жить.
«Не верю, чтобы все было так просто», — пронеслось в
голове у Майи. Поэтому на всякий случай она уточнила:
— Вы убили Фофанова и украли у него деньги?
Мурочкин вскинул голову и до предела распахнул глаза,
сделавшись похожим на человека, который только что получил сковородой по
голове.
— Кого‑кого я убил?
— Это я вас спрашиваю, кого вы убили, — сердито
воскликнула Майя, чувствуя, что надежда на скорую развязку ускользает от
нее. — Вы ведь не просто так решили покончить с собой?
Им приходилось говорить громко, потому что машины неслись
одна за другой и ревели на подъеме.
— Ладно, я все скажу, — с трудом выговорил
Мурочкин. — В конце концов, какая теперь разница? Я недавно взял у
приятеля «Жигули» напрокат.
Потому что права у меня есть, а собственной машины нет.
Желудок Майи сжался. Она поняла, что за этим признанием
последует что‑то весьма неприятное.
— И я задавил кошку, — прорыдал скрипач, не
скрывая больше слез, которые потекли по его мягким щекам. — Я больше не
могу жить. Ни еда, ни сон не идут ко мне. Музыка мне не мила. За одну ночь я
разучился играть на скрипке. Пальцы не слушаются…
— Тьфу ты, — пробормотала Майя и смело подошла к
страдальцу поближе. — А вы не думаете, что кошке просто пора было попасть
в ее кошачий рай, а вы — всего лишь перст судьбы? Вы были посланы для того,
чтобы выполнить высшую волю. Вот и все.
Мурочкин несколько секунд молча смотрел на нее, потом в глазах
его начала разгораться робкая надежда:
— Вы считаете, на это нужно смотреть именно так?
— А как же иначе? — пожала плечами Майя. —
Кстати, зачем вы покупали наждачную бумагу и нож? И еще клей? А потом взяли и
все выбросили?
— Вы следили за мной? — удивился скрипач.
— Я тоже ваша судьба. Так что отвечайте без утайки.
Сутра я не планировал прыгнуть в реку, — признался он
неохотно. — Сначала я вспомнил о том мужчине, который поскользнулся в
нашем подъезде на банановой кожуре, ударился головой и умер. Я посчитал, что
это ужасно глупая смерть и что необходимо застраховать себя от подобных
случайностей. Решил наклеить на подошвы ботинок кусочки наждачной бумаги, чтобы
чувствовать себя увереннее. А потом вдруг подумал — какого черта? Он умер, и
кошка умерла, а я — жив. Я решил, что покой можно найти где угодно — хотя бы на
дне реки. И по дороге сюда избавился от покупок. Потому что если я утону, мне
уже не дано будет поскользнуться…
— Ну‑ну, Леонид, — похлопала его по плечу
Майя.
Ей было неловко, что имя Мурочкина она узнала только из его
предсмертной записки. Никогда прежде она не имела дела с несостоявшимися
самоубийцами. Такая безумная ответственность! Нужно не спугнуть и не расстроить
беднягу. Что ему стоит взять и передумать? Махнет вниз — не успеешь и глазом
моргнуть. Чувство долга некоторое время боролось в ней с любопытством. Но
схватка была неравной, и вместо того, чтобы напомнить Мурочкину о том, как
прекрасна жизнь, Майя спросила;
— Кстати, а почему вы оставили свое послание в каком‑то
кафе?
Скрипач по‑прежнему стоял, прижавшись почками к литой
чугунной решетке, и изо всех сил мял пальцы. Он все еще выглядел очень
взволнованным.
— Я часто ужинаю там. И официантка, что обслуживала
меня сегодня, всегда была очень добра. Давно уже никто не был ко мне так добр.
Я подумал, может быть, она вздохнет, когда узнает…
— Что вы, Леонид? Если бы я не забрала записку, она бы
проплакала целую неделю! А может, и месяц. Шуточное ли дело — потерять клиента.
— Вы так считаете? — с детской надеждой спросил
скрипач.
— Я просто убеждена, — твердо ответила
Майя. — Но почему именно сегодня, чудесным летним вечером, вы приняли
судьбоносное решение?
— Это моя вторая попытка, — скромно признался
Мурочкин. — Как раз в тот день, когда мужчина в нашем подъезде упал и
умер, я собирался спрыгнуть с крыши. Уже давно у меня был ключ от чердака. Я
поднялся на девятый этаж, оттуда по железной лесенке — к люку. Открыл дверцу и
даже пробрался наверх, но не двинулся с места. Некоторое время стоял
неподвижно, а потом услышал, какой шум поднялся в подъезде, испугался, что это
по моей вине, и спустился обратно. Оказалось, что на лестнице нашли труп. Я
тоже потолкался среди соседей и бегом бросился к себе. Пришлось обходить тело.
Зрелище оказалось таким неприятным, что я забыл о самоубийстве. А сегодня опять
накатило. Если бы вы знали, какой славной была та кошка!
— Она в кошачьем раю, — строго напомнила Майя и на
всякий случай спросила: — Вы говорили милиции о том, что сидели на чердаке?
— Да вы что?! Только слабаки откладывают самоубийство.
Мне было стыдно признаться в собственной слабости. Конечно, я никому ничего не
сказал.
Майя несколько секунд молчала, всматриваясь в лицо
Мурочкина.
— А теперь пойдемте домой, — наконец решила
она. — Обещайте, что откажетесь от идеи сделать с собой что‑нибудь ужасное.
— Ладно, — помедлив, ответил скрипач. В его
взгляде появился странный блеск. — Ядам вам клятву. Но только с одним
условием.
