Что еще за условие? — насторожилась спасительница. От
этих музыкантов можно ожидать чего угодно. На сцене он — бог, а как только
положит скрипку в футляр, тут и начинаются всякие выкрутасы.
— Поцелуйте меня.
— Я? — удивилась Майя. — Зачем это?
— Хочу почувствовать вкус настоящей жизни. Помогите мне
поверить в прекрасное!
— Но здесь жуткий ветер. Может быть, стоит отложить это
дело до завтра?
— Не увиливайте. Мы договорились. С меня — клятва, с
вас — поцелуй.
Ветер в самом деле усилился. Волосы Мурочкина взъерошились
на макушке, сделав его похожим на воробья. Он был маленький, несчастный и
просил, в сущности, так немного! Внизу, под мостом, медленно двигалась темно‑серая
вода, и мысль об ужасной глубине пробирала до костей.
— Ладно, — сказала Майя. — Если это так
важно, я вас, разумеется, поцелую. Давайте свою клятву.
Мурочкин заверил, что с этой минуты обещает думать только о
хорошем и никогда, ни при каких обстоятельствах ничего с собой не сделает.
— Теперь приступайте, — велел он.
Майя придвинулась к нему вплотную и примерилась. Скрипач был
мал ростом, поэтому изощряться особенно не требовалось.
— Вам может не понравиться моя зубная паста, —
предупредила она и обняла его правой рукой за шею, а левой — за талию.
— Только это должен быть настоящий поцелуй, —
предупредил Мурочкин очень серьезно. — А не какой‑то там детский
чмок.
Ясно‑ясно, — досадливо ответила его
спасительница, переступая с ноги на ногу. Лицо скрипача было так близко, что
она видела даже прыщик у него на носу. — Не отвлекайте меня, а то ничего
не получится.
— Что значит — не получится? Вы же не зуб мне
собираетесь выдергивать.
— Прекратите болтать и сосредоточьтесь. А еще лучше —
закройте глаза.
Мурочкин поспешно зажмурился. Майя тоже зажмурилась, решив
представить, что это Дима Бурин. Она напрягла губы и прижалась ими к губам
скрипача. Он мгновенно ответил на поцелуй и задышал, как горячечный больной,
увидевший чашку с водой. Самым отвратительным было то, что от него пахло
оладьями с джемом. Оладьи настолько не сочетались с проводимым мероприятием,
что портили все дело. Довести поцелуй до конца оказалось невероятно трудным.
Однако Майя старалась изо всех сил и не позволила себе пойти на попятный. Пусть
потом не говорит, что сделка не состоялась.
После того, как она оторвалась от Мурочкина, тот некоторое
время стоял, шатаясь, и смотрел на нее глазами пьяного школьника — храбро и
восторженно. По всему было видно, что целоваться с Майей ему понравилось и он
не прочь приобрести билет на второй сеанс.
— Теперь вы верите, что жизнь прекрасна? — с
подозрением спросила она, отступив от него на безопасное расстояние.
Кажется, да, — ответил убийца кошек. Потрогал свои губы
подушечкой указательного пальца и признался: — Это гораздо лучше всего того,
что я испытывал прежде. Вы вдохнули в меня новую надежду!
— Когда я буду лежать на смертном одре, надеюсь, ангелы
перебросят пару костяшек на своих счётах в мою пользу, — проворчала
Майя. — А теперь идемте, я провожу вас домой. По дороге будем беседовать о
чем‑нибудь жизнеутверждающем, ясно?
Обратно они добирались на маршрутке, и Мурочкин говорил, не
умолкая. Казалось, у него уже лет сто не было собеседника, и он вывернул перед
своей спутницей душу, не стесняясь показать ее изнанку. К концу путешествия
Майя настолько нагрузилась чужими переживаниями, что едва передвигала ноги.
Засунув скрипача в его квартиру, она захлопнула за ним дверь и ободряюще
постучала по ней ладонью. Затем вызвала лифт и, пока ждала его, тупо смотрела в
стену. Втиснувшись в кабину, достала из сумочки ключи от квартиры и выставила
перед собой самый длинный с таким выражением лица, как будто собиралась ткнуть
в живот первого, кто решит поделиться с ней своими горестями.
Услышав возню, Сильвестр вышел из кабинета и включил в
коридоре свет.
— Наконец‑то ты вернулась! — обвиняющим
тоном заявил он. — Я чуть с ума не сошел. Звонил тебе целый час, но ты не
отвечала на вызовы. Разве можно так делать?
— Можно, — ответила Майя, сбросив босоножки и
трусцой пробежав к ванной комнате.
— Подожди мыть руки, — попытался остановить ее
Бессонов. — Скажи сначала, как дела.
Не обращая внимания на его призыв, Майя отвернула кран,
набрала в ладонь воды и принялась полоскать рот, отчаянно брызгаясь.
— Почему ты так отплевываешься и трясешься? — с
недоумением спросил Сильвестр. — Тебя что, отравили?
— Мне пришлось целоваться с Мурочкиным, — ответила
она, продолжая начатое дело. — А перед этим он ел оладьи с джемом. Теперь
я не могу избавиться от вкуса этих оладий.
— Целовалась с Мурочкиным? — удивился Сильвестр,
наблюдая за тем, как его помощница вытирает рот целым пуком бумажных
салфеток. — Удивительное дело: все, что затевают женщины, непременно
оканчивается поцелуями. Я отправил тебя следить за скрипачом, а не вступать с
ним в интимные отношения.
— Я и следила!
После водных процедур Майе значительно полегчало.
— Но когда он собрался свести счеты с жизнью и
броситься в реку, пришлось вмешаться. Он согласился остаться на этом свете
только в обмен на поцелуй.
— Негодяй.
— Мы поцеловались, и я отвезла его домой. Заодно узнала
кое‑что важное.
— Никогда не думал, что Мурочкин окажется таким
предприимчивым.
— Когда убили Фофанова, скрипач сидел на чердаке, возле
самой лестницы. Собирался сигануть с крыши, но его остановили крики внизу.
Понимаете, что это значит?
— Нужно было позволить ему прыгнуть в реку — и дело с
концом.
— Это значит, что убийца не мог уйти через чердак. И
через крышу подъезда тоже, потому что там прятался перепуганный насмерть Жабин.
Помните, Анжелика сказала, что выгнала его на лестницу без десяти три?
Смотрите, какая складывается картина! Без десяти три Фофанов выходит от
Лешневских и спускается на два этажа, где его поджидает убийца. В это же самое
время наверху, на чердаке, сидит Мурочкин, в подъезд входит Янов, а на втором
этаже Жабин лезет через окно на крышу подъезда. У убийцы не было иного пути,
кроме как через двор. Он должен был ненадолго затаиться, пропустить Янова, а потом
выйти на улицу. Нужно искать свидетелей, вот что я вам скажу.
— Больше никогда не поручу тебе ничего
подобного, — продолжал гнуть свое Сильвестр, который, кажется, даже не
вникал в то, что ему говорили. — Начнешь с поцелуев, а потом совершенно
развратишься, и я буду виноват.
— Это побочный эффект оперативной работы, —
ответила Майя. — Вспомните Джеймса Бонда: он всегда достигал цели,
пользуясь своим мужским обаянием. Если уж у меня не может быть настоящих
кавалеров, сойдет и Мурочкин.
