На лестнице все еще яблоку негде было упасть, и девушка
решила направить разбирательство, затеянное милиционером, в правильное русло.
Гад Чепукин, с которого, вероятно, и началась вся заварушка, прятался в
квартире. Майя подошла к его двери и постучала в нее кулаком.
— Выходите, Чепукин! — крикнула она. — Пришла
пора открыто выступить против демократического режима. Здесь как раз помощник
депутата, которого вы обматерили и огрели по спине. Я даже знаю, чем вы его
огрели, — злорадно сказала она. — Тем огромным зонтом с костяной
ручкой, который лежит у вас под вешалкой.
Ответом ей было трагическое молчание.
— Я напишу жалобу, — заявил помощник депутата.
Мурочкин, у которого отняли его букет, подошел к Майе и взял
ее за руку.
— Не хотите послушать, как я играю на скрипке? — с
надеждой спросил он.
Майя ничего не успела ответить, потому что вместо нее
ответил милиционер.
— Гражданин, — свирепо сказал он. — Если вы
сюда еще и скрипку принесете, я вас немедленно арестую.
Все, цензура началась! — крикнул через дверь невидимый
миру Чепукин. — Гонения на культуру! Скрыпачей арестовывают!
— Давайте встретимся позже, — предложила Майя,
которая, конечно, сочувствовала Мурочкину, но еще больше переживала за
Сильвестра. — Я сама зайду к вам… Как только представится случай.
Она вбежала в квартиру и захлопнула за собой дверь.
Сильвестр, одетый уже не в пижаму, а в летний костюм, стоял посреди коридора со
спортивной сумкой в руках. Внешне ничто не напоминало о том, какую трагедию
духа он только что пережил.
— Собирайся, — сказал он, — мы едем на
квартиру Фофанова. Степан уже сделал там уборку и вернул ключи.
* * *
Квартира Фофанова оставалась едва ли не единственным местом,
где еще можно было поискать хоть какие‑нибудь зацепки, ведущие к преступнику.
Если таковые вообще существовали.
Всю дорогу Бессонов сосредоточенно молчал, и Майя боялась
потревожить шефа лишним словом.
Девятиэтажную «панельку» на Преображенке, где находилась
завещанная Тоне квартира, они нашли без проблем. Домофон не работал, так что
первый ключ не понадобился. Поднявшись на восьмой этаж, они легко открыли оба
замка.
В квартире было тихо и пахло запустением, несмотря на
влажную уборку «щадящим способом» — Степан протер пол и все горизонтальные
поверхности, но вещи с места на место не переставлял.
Они обошли эту бывшую крепость Андрея Фофанова. Крепость
была маленькая — гостиная, с??альня, стандартная шестиметровая кухня, балкон.
Мебель самая обычная — диваны, кресла, журнальный столик. Очень хорошая дорогая
аппаратура. Стеллаж с книгами и дисками, причем отдельно стояли старые,
виниловые. На стенах — несколько фотографий хозяина. Серьезный, грустный, в
больших очках, делавших его похожим на бухгалтера средней руки. В общем,
ничего, что бросалось бы в глаза.
— Посиди, — сказал Сильвестр Майе, — а я тут
осмотрюсь.
Сначала Майя пыталась следить за действиями шефа, но
потихоньку ее разморило, и она начала клевать носом, а затем и вовсе уснула в
мягком удобном фофановском кресле. Ей снилось, что шеф, ничего не отыскав в
квартире, пытается стянуть с нее кофту, приговаривая: «Снимай, снимай, вдруг на
тебе преступник оставил следы!»
Майя вздрогнула и открыла глаза — Сильвестр стоял рядом и
тряс ее за плечо:
— Вставай, вставай, можем ехать домой!
— А вы что‑нибудь полезное нашли? — зевая,
поинтересовалась она.
С одной стороны, Майя верила его чутью, с другой — не могла
представить себе, что здесь, среди всей этой обыденности, найдется та золотая
крупица, которая позволит им выйти на след преступника.
— Полезное? — переспросил босс. — Не знаю, не
знаю. Но вот интересненькое…
Сильвестр показал борсетку, из которой вытянул большую
связку ключей и роскошную записную книжку. При одном взгляде на эти ключи
становилось понятно, что они отпирают замки лишь высшей категории сложности. В
записной книжке были одни лишь женские имена, причем расположенные не по
алфавиту, а по месяцам и датам: май — Анна, Светлана, Мария, июнь — Надежда,
Оксана, Алла и так далее.
— И еще вот это…
Бессонов протянул сложенный вдвое стандартный лист бумаги:
— …почитай.
— «Расписка, — стала вслух читать Майя. — Я,
Федорова Ирина Станиславовна, паспортные данные… получила от Кофанова Андрея
Петровича причитающуюся мне сумму за аренду квартиры с января по декабрь сего
года в полном объеме. Претензий не имею. Дата — 3 января, подпись».
— Ничего не пойму, что это за ерунда! — пожала она
плечами. — Где вы это раздобыли?
— Просматривал стеллаж, на всякий случай пластинки
перебирал. Эта бумага была спрятана в конверт прекрасного альбома Оскара
Питерсона. Я вообще люблю старые пластинки, в них утраченная романтика, —
неожиданно разоткровенничался Сильвестр.
— Почему «спрятана»? Вдруг случайно попала? К тому же
эта бумага не Андрея, чужая. Может, от бывшего владельца диска осталась? Андрей
купил, а послушать не успел. Хотя странно… Кофанов… Похоже на Фофанов. Что бы
это значило?
Не знаю пока, — задумчиво произнес Сильвестр. — Не
думаю, что расписка осталась от старого владельца — старые виниловые диски при
покупке обычно достают из конверта, проверяют. Нашли бы. Нет, я думаю, это та самая
подсказка, которую я искал. Поехали домой.
* * *
Дома Бессонов уединился, попросив некоторое время его не
беспокоить. Майе было дано простенькое задание — выяснить у Тони отчество
Андрея, а также узнать, не слышала ли она от него фамилию Кофанов, и если
слышала, то в какой связи.
Разговор с Тоней занял гораздо больше времени, чем
рассчитывала Майя. Пришлось выслушать огромное количество совершенно ненужной
информации о пропавшем лете, о Шуре и Косте, о бедном Андрее, о бедном
Потапове, о бедной Изольде…
— Вот, кстати, об Андрее, — встряла наконец
Майя. — Как его отчество, не скажете?
— Никогда не называла его по отчеству, — задумчиво
проговорила Тоня. — И при мне никто не называл. Он же молодой совсем был,
Майя! Это ужасно. А зачем вам?
— Сильвестр Семенович интересуется, есть у него какие‑то
мысли.
— Какие? — тут же заинтересовалась Тоня.
— Приезжайте, спросите у него сами. Понимаете, не
телефонные это дела.
— Понимаю. Слушайте, а я знаю, где посмотреть отчество,
у меня же где‑то была копия его завещания.
Еще минут пятнадцать Майя терпеливо ждала у аппарата,
прислушиваясь к шуму, производимому Тоней, которая усердно разыскивала нужную
бумагу. Что‑то шуршало, брякало, падало и один раз даже разбилось.
