Марико-сан тоже стала рассказывать о своей семье. Маргарита, как смогла, перевела мне, что вроде у нее мать – учительница рисования, а братьев или сестер, как и у Александра, нет.
– Наоко-сан – лучшая подруга Марико-сан, – продолжала Маргарита. – Они чем-то занимаются вдвоем, слово незнакомое… А в выходные… ездят в Нару, смотрят животных разных. Наверно, в этой префектуре расположен зоопарк… так, что-то непонятное… ага, они в теннис играют и в бассейн ходят. По-моему, так. Как будет «плавать» по-японски, я не знаю, но слово «мидзу» переводится «вода». Пить воду на японском – «мидзу о ному», но слово «ному» я не слышала, а значит, они любят плавать…
В конце концов и мне, и Маргарите надоело слушать, о чем разговаривают нашедшие общий язык Александр и Марико-сан, и мы, а точнее, Рита-сан перестала переводить более-менее знакомые фразы. Я поняла, что репетиции сегодня точно не будет – Кузьмин рад донельзя, что Арэкс-сан так великолепно общается с японкой, и если они не закончат сами свой разговор, сэнсэй ни за что не прервет их. Тем временем, к нашему общему с Маргаритой удивлению, Наоко-сан разговорилась с Катей – сначала они обсуждали, какие красивые вещи находятся в аудитории, потом стали беседовать про школьные уроки. Естественно, Маргарита перевела мне содержание их диалога. Правда, Катя не слишком хорошо владела разговорным языком, а говорила в основном Наоко-сан. Японские студенты в лице Хадзимэ-куна и Акио-куна разговаривали между собой, похоже, они тоже были друзьями и беседовали на свои темы.
Пару раз сэнсэй отлучался из аудитории, потом возвращался. В середине занятия он предложил заварить зеленый чай – как я поняла, Кузьмин решился открыть пакет настоящего японского, который находился на полочке вместе с предметами для чайной церемонии. Японские студенты с радостью согласились, а Маргарита шепотом пояснила, что сейчас мы точно будем разговаривать о посуде и красоте пластмассовых одноразовых стаканчиков.
– На фестивале будет организована настоящая японская чайная церемония, – сообщила мне девушка. – Ну как настоящая, просто максимально приближенная к японской. Сэнсэй участвовал в традиционной чайной церемонии, когда ездил в Японию. Там же существуют целые школы, в которых учатся годами. У нас в Тарасове ничего подобного, понятное дело, нет, хотя жалко. На месте сэнсэя я бы организовала обучение на мастера чая, это очень интересно.
– Боюсь, в нашем городе вряд ли получится набрать учеников, – возразила я. – Если на уроки японского языка ходит так мало народу, то что будет, если открыть чайную школу? Если знания иностранного всегда приветствуются, то никто же не будет учиться проводить чайное действо! Хотя бы потому, что в России эти знания применить невозможно, разве только для себя, для общего развития, так сказать…
– И то правда, – согласилась со мной Маргарита. – Вот на курсы художника японских комиксов, пожалуй, пришло бы много народу. Те же самые анимэшники, к примеру. Лена как-то говорила, что мечтает стать мангакой – создателем японских книжек в картинках. Ну или мультипликатором. У них же, японцев, поголовно все читают мангу. Есть даже комиксы для бизнесменов, вроде и учебники у них построены в форме картинок и диалогов. Интересно было бы увидеть пособие по физике или математике в виде комиксов…
Юрий Алексеевич тем временем включил электрический чайник и разрезал ножницами пакет с японским чаем, на котором был изображен глиняный чайник и какой-то экзотический зеленый фрукт, названия которого я не знала. Маргарита объяснила, что картинка – всего лишь красочная иллюстрация, потому что японцы пьют чай без добавок.
– У настоящего чая весьма специфический, немного горьковатый вкус, – объяснила девушка. – Что самое интересное, японцы никогда не добавляют в чай сахар или даже мед. Они привыкли ко вкусу настоящего чая, к нему только подают традиционные японские сладости, которые называются «окаси». Сэнсэй однажды летом проводил чайную церемонию в парке, и я впервые в жизни попробовала японский чай. Честно говоря, настоящая гадость, ума не приложу, как такое можно пить… Пришлось незаметно высыпать в чашку пакетик кофе с сахаром, я его взяла на всякий случай. Хорошо, что Юрий Алексеевич ничего не заметил, а то позор бы был… Сейчас увидите, с каким удовольствием японцы будут дегустировать подобное пойло, уверена, они скажут, что ничего вкуснее им пробовать не доводилось.
– Это, наверно, такой же комплимент, как и замечание по поводу нашего превосходного владения японским языком! – заметила я с усмешкой.
– Нет, они на самом деле любят такой чай, – возразила Маргарита. – Наверно, дело привычки. Если с детства пить только такой напиток, он и будет казаться вкусным. А вот в моем случае, когда не можешь запихнуть в себя несладкий кофе или чай, привыкнуть к японскому будет невозможно…
Сэнсэй аккуратно насыпал мелкие сухие листики чая в красивый миниатюрный глиняный чайник, а затем залил заварку кипятком. По аудитории разнесся и правда весьма необычный запах – я сразу не могла сообразить, на что похож странный аромат. Вроде и чай, и в то же время – нечто другое, непонятное. Кузьмин поставил рядом со всеми присутствующими по стаканчику – как и говорила Маргарита, вместо глиняных чашечек нам предстояло пить «божественный» напиток из одноразовой посуды, так как в аудитории имелась только одна чашка, и то в качестве музейного экспоната, – а потом поставил на стол коробку с какими-то миниатюрными конфетками, по всей видимости мармеладом. Ни я, ни Маргарита представления не имели, какие сладости принято употреблять на настоящем японском чаепитии, но на коробке тоже имелись незнакомые нам иероглифы, из чего мы сделали вывод, что, по всей видимости, мармелад, равно как и чай, родом из Страны восходящего солнца.
Немного подождав, пока чай заварится, сэнсэй принялся разливать заварку по стаканчикам. И ученики нашей группы, и в особенности японские студенты смотрели на сие действо завороженными взглядами, как будто Кузьмин творит на наших глазах некое чудо. А преподаватель всего-навсего наполнял стаканчики светло-коричневой жидкостью, которая, вдобавок ко всему, обладала далеко не волшебным ароматом. Но я почему-то поддалась всеобщему настроению и тоже стала наблюдать за движениями Кузьмина.
Внезапно атмосфера чего-то необычайного оказалась грубо нарушена стуком в дверь. Сэнсэй недовольно поставил чайник на место и обернулся. Дверь аудитории приоткрылась, и я увидела какого-то парня лет семнадцати. У него было виноватое лицо – видимо, из-за того, что прерывает учебное занятие.
– Здравствуйте, – робко поздоровался молодой человек. – Вы уж извините, что отвлекаю, но вроде это вам…
Парень протиснулся в дверь, и я разглядела, что одной рукой он держит в правой руке довольно увесистый запечатанный конверт, на котором были нарисованы японские иероглифы.
– Понимаете, я в соседнем кабинете английским языком индивидуально с преподавателем занимаюсь, – пояснил он. – Сегодня, до занятия, какой-то человек принес конверт, положил на стол учителю. Я ждал преподавателя, повторял заданное, и забыл про посылку. Преподаватель сперва внимания не обратил, а сейчас увидел, ну, раз иероглифы, значит, вам… Еще раз простите за беспокойство, вот, возьмите…
