– Спокойно, барышня, – выставив перед собой руки в примирительном жесте, произнес парень. – Просто у меня завалялся лишний билетик. Если есть желание…
– Хочешь меня пригласить, касатик? Утрись и смотри в другую сторону.
– Да нужна ты мне была, – нервно хмыкнул парень, не отрывая взгляда от руки под полой кителя.
Правильно нервничает. Потому что она не только ухватила рукоять вальтера, так еще и сбросила предохранитель.
– Если нужно, я продам тебе билет. Не хочешь, ходи своей дорогой.
Господи. Да это обычный спекулянт. Эти ребятки обычно состоят в сговоре с кассирами, и вот такие премьеры для них – настоящая страда. Их периодически отлавливают и штрафуют. Но случается это не так чтобы и часто – когда эти ребятки теряют берега. У полиции хватает других забот.
– На этот сеанс есть? – спросила Алина.
– Общий зал, двойная цена. Есть последний в ложу. Этот по тройной.
– Не перегибаешь? Он и без того вдвое против общего.
– Я вас, барышня, не заставляю, берете – берите, нет – прощевайте.
Опасаться-то опасается, но в то же время от своего не отступится. Он не сам по себе, и у каждого тут своя доля. Ну и деньги у нее есть. Тетушка время от времени подбрасывает своей наследнице. И поди еще разбери, о чем она при этом печется больше, о своем авторитете или об Алине, затянутой в военный мундир.
– Давай ложу.
– Три рубля.
– Да ты… – даже задохнулась от возмущения девушка.
– Барышня, так премьера. Пятьдесят копеек в общий стоит, рубь – в ложу.
– Держи, – сунула она в руку парня трехрублевую купюру.
Вот не хотелось ей сидеть в общем зале, и все тут. Помимо того, что там хватает нечистоплотного народа, так еще и тихо смотреть никто не может. Кто-то охает, кто-то сопит, другие ржут, как кони на выпасе, третьи просто ерзают. Ну и какой тогда смысл идти на звуковое кино, если едва ли что сумеешь расслышать?
Этот феномен появился всего год назад. И пока еще не стал повсеместным. Уж больно дорогое и тонкое требовалось оборудование. Человеческая мысль не стоит на месте, и попыток создать звуковое кино было несколько. Пытались синхронизировать изображение и граммофонную пластинку, но из этого ничего не вышло. Пока один немецкий инженер не изобрел свой метод.
Звук записывался прямо на целлулоид кинопленки и снимался оттуда, как на граммофоне. Вибрация со съемной головки передавалась по струне на передающий диск, который усиливал ее и по струнам же, заключенным в трубы, посылал дальше к следующим мембранам. Модель подобного способа была известна детворе с самого детства. Простейший телефон из двух спичечных коробков и натянутой между ними обычной нитки.
Схема оказалась вполне рабочей и набирала все большую популярность. Вот только громкой передача звука не могла быть по определению. Поэтому для клиентов, готовых заплатить дополнительно, предусмотрены ложи с выведенными специально под них граммофонными трубами. Не сказать, что звук получался чище, чем доступный в общем зале, но слышимость не в пример лучше. Да и публика чище.
В первом ряду из четырех кресел сидел грузный отец семейства с супругой, девицей примерно Алининого возраста и мальчиком лет двенадцати. Во втором – два пехотных офицера с дамами. Рядом с ней оказался студент в явно пошитой на заказ форме.
– Алина?! – искренне удивился, войдя в ложу, Кондратьев.
– З-здравствуй, Клим, – невольно запнулась она и тут же перевела взгляд на особу, сопровождавшую друга детства: – Здравствуй, Катя.
– Здравствуй, Алиночка. Как твои дела? Чем занимаешься? – собственнически вцепившись в руку супруга, поинтересовалась она.
– Дела превосходно. Как видишь, учусь в Павловском училище, сегодня получила увольнительную. А вы, я слышала, поженились. Поздравляю.
– Спасибо, – смущенно покраснев, пролепетал Клим.
– Благодарю. – А вот в голосе его жены прозвучали победные нотки. – Дорогой, можно тебя на секундочку? – повиснув на руке мужа и почти касаясь губами уха, тихо попросила Катя.
Тот, извиняясь, кивнул подруге, мол, я сейчас вернусь, и направился на выход из ложи. Девушке оставалось лишь ответить ободряющей улыбкой, означающей, что она все понимает. И странное дело, словно что-то царапнуло по душе. То ли сожаление, то ли раздражение. Вот не взялась бы определить, что творится с ней. Но в итоге списала все на обиду. Ведь расстались они к Кондратьевым далеко не лучшим образом.
– Дорогой, я не желаю сидеть рядом с лейб-гвардии потаскухой, – едва не топнув ножкой, требовательным тоном произнесла Катя, когда они вышли на балкон, опоясывающий фойе и ведущий к ложам.
– Катя, я, кажется, уже просил не называть ее так. А еще, если мне не изменяет память, ты говорила, что мой друг – это твой друг.
– Прости, но это оказалось выше моих сил, – горестно вздохнула Катя.
Сегодня она уже не видела смысла заигрывать с Климом и с каждым днем все больше подминала его под себя. И уж потакать ему в общении с этой… она не собиралась. От дружбы до любви меньше шага. А ей соперницы без надобности. Пропадает благоверный в университете и на своей станции, вот пусть и дальше пропадает. Что же до шашней на стороне, это ни в коей мере не приемлемо. Даром она, что ли, ластилась к его тетке и в угоду ей, ну и чтобы покрепче привязать Кондратьева, так рано забеременела?
– То есть общению с лейб-гвардии потаскухами ты предпочитаешь великосветских шлюх?
– Клим, как ты смеешь…
– Катенька, тихо. Ни к чему поднимать ненужный шум. Я, конечно, недавно появился в светском обществе, но поверь, чем оно дышит, уже успел узнать.
– Я имела в виду вовсе не то, о чем ты подумал, – надула губки Катя. – Ведь это ты из-за нее дрался с князем? Это она повинна в том, что я едва не потеряла тебя? Как только представлю, что могло случиться, окажись та рана смертельной…
Катя даже задохнулась от охватившего ее отчаяния. И да. Риск потерять Клима был второй причиной, побудившей ее поторопиться с рождением ребенка и объявлением об этом во всеуслышание. Не она наследница графини Аничковой, а Клим и его потомки. Так что она рискует остаться у разбитого корыта.
– Я дрался с Бабичевым, потому что он подлец. Алина тут ни при чем.
– Но все толкуют…
– Поменьше слушай разные сплетни, дорогая. И еще. Не называй Бабичева князем. Коль скоро есть желание титуловать его, то делай это правильно, он пока только княжич. Нам пора. Уже второй звонок.
Катя в удивлении посмотрела на мужа, который после той дуэли все чаще открывался с совершенно другой, незнакомой ей стороны. И пусть проявлялось это редко, а по большей части он оставался все тем же подкаблучником, это не могло не настораживать.
Пока занимали места, прозвучал второй звонок, и начали гаснуть газовые фонари. Клим виновато улыбнулся Алине, мол, извини, не получилось поболтать. Она же в свою очередь только пожала плечами, мол, ничего страшного, и тут же устремила взгляд в сторону большого белого экрана.
