А пока, подумал Михаил хмуро, как сказал один мудрец, будущее уже наступило, только распределено еще неравномерно.
Раньше это он держал связь с Ястребом, тоже по одноразовой связи, но Ястреб из Управления, а там вполне могут принять решение прервать или вовсе закрыть какие-то щекотливые операции, а их участников ликвидировать, чтобы никакие журналисты не докопались до компрометирующих власти деталей.
Осмотревшись, он вытащил смарт и, загораживая экран, чтобы даже пролетающий над головой дрон не увидел, кому звонит, отыскал нужный номер.
– Это я, – сказал он осторожно, – тут одна проблема…
Лицо Азазеля на экранчике смартфона приблизилось, взгляд стал серьезным.
– Понял. Жди там.
Михаил остался за столиком, удобное место наблюдать за улицей, автомобили проносятся элегантные и сверкающие, все смотрится празднично, хотя в новостях то и дело о военных конфликтах, столкновениях, кризисах, падении, нарастании, приближении, но лица прохожих спокойные, люди привыкли жить в состоянии постоянной войны, кризисов и столкновений интересов.
Один из автомобилей притормозил, быстро высадил Азазеля и унесся дальше.
Михаил поднялся, Азазель широко улыбнулся.
– Так встречают женщин, а из мужчин только президента. Садись и рассказывай. Можешь громко и с выражением, я включил глушак… Девушка, мне большую чашку экспрессо и пару пирожных. Тоже больших. И этому скромнику то же самое.
Официантка приняла заказ и удалилась, мило улыбнувшись двум фактурным мужчинам докризисного сложения.
Михаил сказал негромко:
– Из прошлой жизни, что не совсем прошлая…
Азазель слушал внимательно, не перебивал, темные глаза загадочно поблескивали. Официантка принесла кофе и пирожные, снова улыбнулась красивым мужчинам, у которых хватает отваги признаться, что любят пирожные, и ушла, покачивая элитными бедрами.
– Теперь сам будь осторожен, – сказал Азазель, когда Михаил замолчал. – Похоже, начали как раз с тебя, а не с этого Стрелка. Не знаешь, кто выдал тебя?..
Михаил буркнул:
– Не интересовался. Да и зачем?
– Ты как бы выжил, – напомнил Азазель, – еще в тот раз, помнишь? Когда ты стал Макроном. А это значит у них прокол. Кого-то накажут, а другого пошлют закончить начатое. Ты для кого-то из Управления угроза. А твой Стрелок… только потому, что он в твоей команде.
Михаил вздохнул.
– Так что мне делать?
– Сам берегись, – ответил Азазель. – Посматривай по сторонам, будь настороже… Ладно, теперь ты в моей команде, жаль терять такого смешного и наивного, так что постараюсь, как командир нашей группы, заняться этим Ястребом.
Михаил спросил с сомнением:
– У тебя и там концы?
Азазель ответил задиристо, но с подчеркнуто обиженным видом:
– У меня связи и знакомства везде, а где нет – отыщем. Мы же сами тайная служба, только на добровольных началах. А тайные контактируют с себе подобными даже в разгар самых яростных войн!.. Ладно, оставайся здесь, сам ничего и никуда, разве что взад в квартиру. Тайные службы – дело тонкое, слонам в ней как-то не совсем уютно, я тебя понимаю и даже не злорадствую.
Он бросил пару купюр на стол, поднялся. Автомобиль подкатил точно в момент, когда Азазель подошел к дороге, распахнул дверцу.
Михаил проводил их взглядом, рывком поднялся. Оставаться здесь вовсе не значит сидеть на этом стуле. Люди чаще сдаются, чем терпят поражение.
Когда он поздним вечером вернулся в квартиру Азазеля, даже удивился, застав Бианакита и Обизат все там же на диване. Оба зачарованно уставились в огромный экран, словно и не поднимались, хотя с того момента, как они с Азазелем вышли, прошло часов десять, если не больше.
Правда, на журнальном столике перед диваном полдюжины пустых чашек со следами кофе и множество крошек от печенья и самых разных пирожных, а еще ножи и вилки, но пустые тарелки Сири успела отправить в моечную машину.
Бианакит кивнул в ответ на приветствие и снова повернулся к экрану, Обизат вскочила, охнула:
– У тебя ссадина!..
– Где? – спросил Михаил. – Тебе показалось, это свет так падает.
Ее изумрудные глаза стали совсем громадными.
– Это он так упал на тебя? Откуда? И как он так…
Михаил пробормотал:
– Да ладно, упал и упал. То ли свет правды, то ли свет истины, но тяжел, как видишь. Свет знания таким не бывает.
Обизат смотрит с еще большим непониманием, сложен мир людей, а Михаил на всякий случай торопливо прошелся мысленно по себе, убирая следы не совсем кротких прогулок по городу после того, как побывал в больнице и расстался с Азазелем.
– Что передают?.. – спросил он. – Все еще войну смотрите?
– Биан залип, – прощебетала она. – Так люди говорят? А я на другом экране про вашу жизнь, такую странную и удивительную… Все еще не пойму, зачем женщины ходят на каблуках? Это же неудобно!
– Зато красивее, – ответил Михаил автоматически и, спохватившись, добавил: – Так почему-то считается, хотя на самом деле женщина на каблуках уязвима и нуждается в поддерживающем ее мужчине. Но так как мужчины и себя не всегда могут поддержать, то женщина на каблуках всегда злее тех, кто в кроссовках.
На ее чистом личике отразились нешуточные колебания, глаза потемнели в глубокой задумчивости.
– А ты… как бы хотел?
– А мне все равно, – ответил он с неуклюжей мужской дипломатией. – Это же ты!.. Пусть даже каблуки… Хотя вообще-то женщины ходят не на каблуках, а на ратицах. А каблуки только поддерживают пятку.
Она вздохнула.
– Как все сложно. Пойдем, я сама тебе сделаю кофе, как здесь принято. И сяду на колени!
– На колени садились в прошлом веке, – сообщил он. – Теперь это выражается иначе…
– Как?
Он взглянул в сторону Бианакита, и хотя видно только его затылок, сказал с неловкостью:
– Потом как-нибудь. Делай кофе.
– Какой? – спросила она. – У Азазеля автомат запрограммирован на сто семьдесят вариантов от тройного экспрессо до пенсионного «Как бы кофе».
– А четверной можно? – спросил он. – А то прогулки по мирному городу изнуряют больше войны.
– Щас будет, – пообещала она победно. – Я все умею! А потом расскажешь, как женщины выражают в этом веке…
– Потом, – оборвал он, – все потом. Сперва кофе и здоровенный бутерброд.
Она гордо повернулась к кофейному комбайну и повелела величественным тоном:
– Два двойных экспрессо в одну чашку… и здоровенный бутерброд!
Кофейный агрегат смачно захрустел размалываемыми зернами, а в духовке вспыхнули огоньки.
