Тетка Ватрушкина из своей комнаты так и не вышла, несмотря на то что ребята минут двадцать сновали по коридору мимо ее двери взад и вперед.
– Но завтра-то она меня все равно увидит. Не будет ругаться? – спросил Матвей, укладываясь внизу на двухъярусной кровати. Он решил, что в этот раз не обязательно создавать гостеприимному хозяину такие сложности, как перетаскивание постелей с одного яруса на другой.
– Лана? Да ты что! Она никогда не ругается. Она у меня добрая и всегда всё понимает, – заверил Веня.
– Ну-ну, – недоверчиво хмыкнул Матвей. – Тебе видней.
Добрая – это еще не показатель. Мама у него тоже в отдельных случаях добрая, но если бы утром она обнаружила, что в квартире ночевал посторонний человек, да еще без ее ведома, у нее наверняка были бы вопросы.
Ложиться пришлось, как и на ночлеге у Милославы, в одежде. Матвей выбрал из вещей Ватрушкина ту же самую футболку со штанами, что и в прошлый раз, в предыдущей вероятности. И первым забрал себе плед, буквально выдернул из Вениных рук, несмотря на его протесты и заверения, что он очень любит спать под тонким пледом, особенно в холодные ночи без отопления. Уже просто не по себе становилось от такой сверхзаботы одноклассника, с которым проучился рядом шесть полных лет и за все это время ни разу не то что не поговорил с ним по-человечески, но даже не взглянул ему в лицо.
– Ты Тузика своего куда-нибудь запер? – спросил Матвей некоторое время спустя. – Иначе снова получится, как тогда.
– Когда тогда?
– В прошлый раз. Он топал как мамонт, напугал меня до заикания. Я думал, к тебе воры забрались и крадутся по коридору. А это всего лишь черепаха!
– А-а… Все забываю, что ты у меня уже ночевал… Нет, Тузик не будет топать, он осенью начинает в спячку впадать. Особенно если холодно. Со вчерашнего дня где-то прячется.
Веня полежал немного молча, потом задумчиво произнес:
– Так странно, что для тебя какое-то событие было, а для меня его не было. Я что-то делал, куда-то ходил, с кем-то разговаривал – и ничего об этом не знаю. Как будто у меня амнезия. Как будто мне одному стерли память. Жуть!
– Нет, Ватрушкин, жуть – это когда всем вокруг стерли память, а ты один все помнишь, – невесело проговорил Матвей. – И заново знакомишься с людьми, которые еще вчера тебя хорошо знали. И пересказываешь им то, что вы вместе делали несколько часов назад. А они удивляются и не верят.
– Верят, – сказал Веня. – Но и помнить тоже хочется.
Он затих на своем втором ярусе очень быстро, а Матвей все никак не мог заснуть, лежал и ворочался с боку на бок. К холоду он уже притерпелся, даже немного удалось согреться, но теперь ужасно хотелось есть. Пару часов назад, когда Ватрушкин пытался накормить его ужином, Матвею кусок в горло не лез. Наверное, переживания напрочь вытеснили голод. С трудом удалось проглотить только два печенья и влить в себя стакан клубничного компота. А сейчас желудок требовал более основательной пищи. Например, котлет, которыми так настойчиво соблазнял Веня вечером, или бутерброда с колбасой. Да и просто стакан кефира тоже не помешал бы.
Матвей встал, накинул на плечи брошенную Веней домашнюю кофту и, стараясь ступать как можно тише, двинулся по коридору. Мимо теткиной комнаты вообще крался на цыпочках и даже, кажется, дыхание задержал. Все прошло благополучно, его никто не заметил. Матвей добрался до кухни, щелкнул выключателем и прикрыл за собой дверь, чтобы свет не был виден из коридора. Взявшись за дверцу холодильника, он вдруг задумался, удобно ли вот так, в отсутствие хозяина, лазать по чужим полкам с продуктами. У Милославы дома было все проще, если не заморачиваться с вероятностями. Там холодильник стоял на его кухне в его доме. Здесь же, как ни крути, Матвей находился в гостях. Вряд ли правила приличия позволяли гостю самому шарить на кухне посреди ночи. А если несчастный гость умирает с голоду? Не будить же хозяина только для того, чтобы спросить разрешения открыть холодильник! Разве совсем недавно сам Ватрушкин не упрашивал Матвея съесть эти же продукты? Можно считать, что ужин просто был отложен на некоторое время.
Успокоив совесть такими аргументами, Матвей нырнул в холодильник, но, к своему удивлению, котлет не нашел. Это было странно: он помнил, что котлеты точно остались, в такой приметной тарелке, накрытой алюминиевой крышкой. Раздосадованный Матвей обшарил все полки, но котлеты словно испарились. Чудеса, да и только! Вечером их никто не ел, тетка еще не просыпалась… Не забрал же их Ватрушкин к себе под подушку!
Не в силах разгадывать такие сложные ребусы поздней ночью, Матвей решил обойтись без котлет. Он достал литровую упаковку кефира, полез за батоном и… Сюрприз! Вот она, тарелочка с алюминиевой крышкой, преспокойно стоит себе в хлебнице, где Матвей никогда не догадался бы ее искать. Но зато никакого батона не было и в помине.
– А, вот оно что, – смекнул наконец Матвей. – Теперь все понятно. Раз котлеты в хлебнице, значит, хлеб где? Правильно, в холодильнике!
Он снова порылся на полках и действительно вытащил половинку батона в полиэтиленовом пакете.
– Ничего удивительного, все вполне логично. Значит, и версия с котлетами под подушкой не была такой уж нереальной, – хмыкнул Матвей. – Ватрушкин – это не фамилия, это уже статус.
Он устроился за столом и принялся жадно уплетать холодные котлеты с батоном и запивать их кефиром прямо из коробки. Он жевал и размышлял, почему ночью еда всегда вкуснее. То ли потому, что ночной голод самый острый, то ли просто потому, что мама запрещает есть по ночам.
Не успел Матвей откусить котлетный бутерброд в третий раз, дверь, которую он так аккуратно прикрыл, внезапно распахнулась. В кухню вошла заспанная женщина в теплой пижаме, накинутом на плечи махровом халате и мохнатых розовых тапочках. Вошла и застыла на пороге, загораживаясь рукой от яркого света. Матвей поперхнулся от неожиданности и, выронив из рук бутерброд, сильно закашлялся. Оторопевшая женщина постояла несколько мгновений, потом, видя, что кашель не прекращается, подошла к Матвею и пару раз стукнула его ладошкой между лопатками. Потом подала ему воды. Матвей, с трудом отдышавшись, взял стакан и наконец взглянул на нее внимательно. Женщина была примерно маминого возраста, высокая и худая; длинные растрепанные волосы падали на лицо, почти полностью закрывая его. Несомненно, это тетка Ватрушкина, Лана. А кто еще мог оказаться на его кухне во втором часу ночи?
– Ты кто? – спросила она, когда Матвей сделал несколько глотков из стакана.
– Я… это… одноклассник, – сипло пробормотал он, сдерживая кашель, по-прежнему рвущийся из горла.
– Одноклассник?! В самом деле?
– Ну да…
– Одноклассник – это хорошо, – задумчиво сказала Лана, убирая волосы от лица и медленными движениями собирая их в хвост. Но хвост зацепить оказалось нечем, и волосы снова рассыпались по плечам. – Только вот… я никогда не видела здесь ни одного одноклассника. За все шесть лет учебы. Представляешь?
