– У меня родители… уехали, – принялся сбивчиво объяснять Матвей, понимая, как странно выглядит сейчас – на чужой кухне и с чужой котлетой в зубах. – И ключ… я потерял… Домой попасть не могу. А Ватрушкин… Он сам меня позвал, честное слово!
– Ну, что Ватрушкин сам тебя позвал, это вовсе не удивительно, – усмехнулась Лана. – Странно, что ты согласился пойти… к Ватрушкину.
Она подошла к холодильнику, взяла с полки бутылку минеральной воды и принялась пить прямо из горлышка. Потом завернула крышку и с протяжным вздохом приложила пластиковый бок бутылки ко лбу.
– А имя у тебя есть, одноклассник?
– Есть… Матвей.
– А я Светлана Вениаминовна. Хотя можно и просто Лана. Извини, что вот так пришлось знакомиться, – она показала рукой на свой халат и пижаму. – Я не знала, что у нас гости. И вообще, я немного не того… не в форме сегодня.
Матвей смущенно кашлянул, не зная, что сказать. Лана запахнула халат и подвязала его поясом. Потом потерла виски и тяжело опустилась на стул напротив Матвея.
– Да ты ешь, чего замер? Не бойся, не выгоню… раз тебя Венька позвал. Может, погреть котлеты? Что ты их холодными жуешь?
– Нет, спасибо. Я так люблю.
– Чаю налить?
– Не, я с кефиром…
– Ну как знаешь. А я, пожалуй, кофе попью. Может, полегчает.
Пока Лана варила кофе на плите, повернувшись к нему спиной, Матвей старался побыстрее прожевать и проглотить злополучный ночной ужин. Было не слишком удобно есть в ее присутствии. Тем более Лана выглядела совсем не такой, как он нарисовал ее в своем воображении. Почему-то она представлялась ему старой сгорбленной теткой, грозной и крикливой, а оказалась достаточно молодой, симпатичной и неожиданно дружелюбной женщиной, только сонной и какой-то слишком уставшей.
– Твои родители когда возвращаются? – спросила Лана, когда кофе был готов. Она налила его из медной турки в большую чашку и снова села за стол.
– Завтра должны, – неуверенно сказал Матвей. – Наверно.
– Ты приходи к нам снова, если хочешь. Я не против. И Венька будет рад. К нему в первый раз кто-то из класса в гости пришел. Ты же знаешь, как к нему в школе относятся? Ну да, если одноклассник, то прекрасно знаешь.
– Да как? Нормально к нему относятся! Его никто не обижает, не бьет.
– Не обижает, не бьет, – повторила Лана, убирая волосы, постоянно падающие на лицо. – Можно, и не дотрагиваясь до человека, постепенно убивать его словами и поступками. А еще безразличием, пренебрежением, насмешками…
– Да нет же, Лана… Вениаминовна! – запинаясь, проговорил Матвей, так и не придумав, как удобнее ее называть. – С ним правда нормально общаются, как со всеми… почти. Ну, может, и подшучивают иногда, но так, по-доброму, ничего особенного.
– Ничего особенного?
Странная у нее была привычка – повторять последние слова. Или это из-за головной боли она никак не могла сосредоточиться?
– Значит, в четверг тоже была добрая шутка? – Лана прижала ладонь ко лбу и внимательно посмотрела на Матвея. – Безобидный розыгрыш?
– В четверг?
– В четверг, в четверг, на вашей игре. На футболе. А ты разве не в курсе? – и она взглянула на него недоверчиво.
– А я… Меня не было в четверг, – сказал Матвей чистую правду. В четверг они с Ватрушкиным из второй вероятности вместо футбола изучали метеорные потоки и сушили клавиатуру на батарее.
– Да? И тебе до сих пор никто не рассказал? Не похвастался, как ловко удалили с матча этого лузера Ватрушкина? Так, кажется, вы его называете?
Матвей смутился:
– Ну почему? Мы… не называем…
– Не называете? Вероятно, мне послышалось, – усмехнулась Лана.
– Так что там было… в четверг?
– Если без подробностей, то какой-то умник позвонил в учительскую и сказал, чтобы ученик седьмого «Б» Ватрушкин срочно ехал в областную больницу. Когда Веньке передали это, он решил, что со мной что-то случилось. Больше не на кого подумать, у него только я. Он звонил мне, а я на работе была, не слышала. Вот он и поехал, куда сказали. Все потом выяснилось, конечно. Но игру он пропустил, как и было задумано. Вот такой розыгрыш, добрый и безобидный. Вполне в духе вашего класса.
– А кто? Кто звонил?
– Да откуда я знаю? Это тебе должно быть известно, раз ты одноклассник! А мне Венька запретил идти в школу разбираться. Он вас прощает. Он всегда всех прощает.
У Матвея по спине поползли ледяные мурашки. А вдруг это был он сам, то есть его двойник? Вдруг именно он, другой Матвей, придумал и устроил этот розыгрыш? Ведь не зря Ватрушкин даже общаться сегодня не хотел, когда думал, что перед ним настоящий Добровольский, из его вероятности. Но ведь Матвей и Матвей-два – по сути, один и тот же человек. Значит, и Матвей мог бы сделать то же самое? Учитывая свое прежнее отношение к Ватрушкину, точно мог бы. Он поступил бы так без всяких колебаний, как ни противно было в этом признаться самому себе.
– Я… не знаю, кто звонил, – сконфуженно пробормотал Матвей. – Но не я, правда!
Он почти не врал, ведь «мог сделать» и «сделал» – немного разные вещи, разве нет?
– Да я и не говорю, что ты… Я не вмешиваюсь в ваши дела. Но вы уже достаточно взрослые, – продолжала между тем Лана, – чтобы понимать: вы играете с чувствами человека. Это плохие игры… У вас отличный класс, у вас прекрасный руководитель… Как же так получается, что в вашем тесном дружном кругу никак не найдется место еще для одного человека? Почему он всегда где-то там, снаружи, за чертой?
Самое неприятное, что Лана не кричала, не ругалась, не возмущалась. Не обвиняла Матвея и в его лице – весь класс. Она просто говорила, устало и без эмоций. Даже как-то обыденно, как говорят, например, о том, что на улице снова дождь и что он порядком поднадоел.
– Да вам ведь ваша хитроумная шутка и не помогла вовсе… Вы же вроде бы не выиграли? – спросила Лана.
Матвей неопределенно пожал плечами. Он понятия не имел, как закончился футбольный матч.
– Очень удобно сваливать на кого-то все свои неудачи. А тут такой хороший объект под рукой – Венька. Ну да, у него все из рук валится, он невнимательный, рассеянный. Но это же все от неуверенности, от волнения, что он не сможет справиться и над ним снова посмеются. Он постоянно боится, что сделает что-то не так, и именно поэтому ошибается. Его бы, наоборот, поддержать, а не тыкать носом в его промахи… У вас столько разных уроков в школе – жаль, что нет такого, на котором учили бы вставать на место другого человека и чувствовать чужую боль… Хотя разве этому научишь?
Лана вздохнула, сделала глоток из чашки и словно спохватилась:
– Ты, одноклассник, не слушай меня… Что я на тебя накинулась, в самом деле? Ты ни в чем не виноват, пришел вот к нему, один из всех. Значит, он тебе доверяет… Ты меня извини. Просто я сейчас не в лучшем своем состоянии… И сердце у меня болит за него, понимаешь? А что делать, ума не приложу…
