– Иди сюда! – крикнул ему Матвей.
– Ты кого зовешь? – оглянулся Белкин и проследил траекторию его взгляда. – Ватрушкина?! Матвеич, ты обалдел? Хочешь, чтобы мы продули?
– Не продуем. А если и продуем, то не из-за него.
– Как не из-за него? Ватрушкин же мина замедленного действия! Матвеич, опомнись!
Веня не двигался с места, сжимая в руках пестрый сверток. Матвей снова призывно махнул ему рукой.
– Да ты чего? – Белкин схватил его за руку. – Мы же его никогда не зовем. Мы в четверг его даже с футбола… это самое… удалили.
Матвей в упор посмотрел на Белкина. Удалили, значит. Еще одно подтверждение, что он, Матвей, действительно так сделал. Вернее, сделал бы, если бы жил в этой вероятности.
– И что? Помогло? – спросил он. – Мы же не выиграли. Была ничья.
– Ну и что! – упорствовал Белкин. – А с Ватрушкиным еще хуже сыграли бы.
– А сегодня? – хитро прищурился Матвей. – Кто виноват в вашем, то есть нашем провале на пионерболе? Ватрушкина на стадионе не было.
– Да он был, только прятался где-то! – воскликнул прислушивающийся к их разговору Чернышов.
– Во-во! – с готовностью поддержал Белкин. – Точняк! Раз проиграли, значит, он поблизости крутился.
Матвей понял, что надо менять тактику. Придумать что-то похитрее.
– Стасян… – начал он и запнулся. Как-то само собой вылетело. Он совершенно не ожидал.
Они так раньше называли друг друга – Тоха, Стасян и Матвеич. Дружеские детские имена были закопаны где-то очень глубоко, внутри. Он и не думал, что когда-то сможет произнести их снова. И сможет снова общаться с этими людьми. После всего, что было.
Он вдруг поймал себя на мысли, что почему-то не ощущает привычной тяжести, которая давила на него много лет. Место в душе, где обычно обитала та давняя едкая обида, стало теперь непривычно пустым. Больше ничего не тянуло назад и не прижимало к земле, будто он сбросил с себя невероятно тяжкую ношу.
Матвей смотрел на лица одноклассников, на Чернышова и Белкина… Нет, на Тоху и Стасяна. Больше не хотелось помнить обиду, а хотелось снова быть с ними. Одним из них.
Или он наконец дошел до своей точки прощения?
– Стасян, Тоха, – повторил Матвей, чтобы снова почувствовать на языке забытое сочетание звуков, – я вот что подумал. Без Ватрушкина мы уже выигрывали… А слабо теперь выиграть с ним? А? Почему наша победа должна зависеть от какого-то невезения? Если мы сильные, то мы сильные в любом случае, а не потому что выгнали Ватрушкина.
Матвей обернулся, ища поддержки у остальных.
– Да-а, – подал голос Чернышов. – Крепко тебя мячом приложило. Ты же сам всегда был против него, говорил, что от лузеров надо держаться подальше.
– Если я еще раз так скажу, дай мне в лоб! Я разрешаю, – усмехнулся Матвей. – Нет, правда, пацаны, кроме шуток! Давайте попробуем? Докажем «ашкам», что мы и с Ватрушкиным круче них!
– Действительно, Матвеич, ты вообще какой-то странный. Неслабо ты навернулся, раз в башке все перепуталось, – поддержал Чернышова Белкин. – Она у тебя теперь неправильно работает.
«То ли еще завтра будет, когда вы встретитесь со своим Добровольским», – подумал Матвей, а вслух сказал:
– Откуда ты знаешь, может, как раз сегодня, после мяча, она у меня правильно и заработала? Ну, так я его зову?
– А я согласен, – сказал вдруг Кузьмин. – Я все равно пробегу стометровку за свое время, и мне пофигу, будет Ватрушкин смотреть или нет.
– Да пусть идет, – поддержал его Артемьев. – Мне он не мешает.
– Конечно, не мешает! – воскликнул Белкин. – Ты вообще не участвуешь, ты болельщик.
Матвей не стал дожидаться, когда разгорится перепалка. Он пробороздил толпу, схватил Ватрушкина за рукав и, не обращая внимания на его слабое сопротивление, подтащил к одноклассникам.
– Будем болеть все вместе! – бесцеремонно объявил он. – Надеюсь, никто не против?
Особых протестов не последовало. Как, впрочем, и особой радости. Кто-то покачал головой, кто-то пожал плечами. Белкин и Чернышов выразительно переглянулись, но ни тот ни другой не возразил. Видимо, с мнением двойника все же считались.
Конечно, Матвей отдавал себе отчет, что это ненадолго. Перемирие продлится ровно до той минуты, когда его сменит настоящий Добровольский.
Но сейчас Ватрушкин будет здесь, вместе со всеми. И никто не посмеет его выгнать.
16
До самого конца многоборья оставалось непонятно, кто выйдет победителем. Силы команд седьмого «А» и седьмого «Б» были практически равны. Удача металась от одного класса к другому, как перепуганная синица, случайно залетевшая в комнату. Если одна команда побеждала на турнике, то другая брала верх в прыжках в длину. Если «ашки» дальше метали мяч, то «бэшки» быстрее пробегали стометровку.
После нескольких туров эстафеты баллы снова уравнялись. Остался заключительный этап – бег на один километр. Теперь все зависело только от него. Именно он должен был, наконец, определить сильнейшего.
– Нам не пора? – выбрав момент, тихонько проговорил Ватрушкин Матвею на ухо.
– Куда? – в первый момент тот даже не понял, о чем речь.
– В школу. Обратно меняться.
– Фу-ты! Прикинь, Ватрушкин, я и забыл, что я – это не я… Слушай, давай не сейчас. Совсем немного осталось. Должен же я увидеть, кто победит. Сколько они будут бежать?
– Один километр – четыре круга.
– Ну вот, не больше пяти минут. А потом сразу уйдем, обещаю.
И, чтобы Веня не успел возразить, Матвей поскорее нырнул в самую гущу болельщиков. Семиклассники пребывали в крайне возбужденном состоянии и просто не могли устоять на одном месте: они скакали, носились, свистели и орали, подбадривая бегунов, разминающихся на старте.
– Тоха, почему их шестеро? – спросил Матвей у Чернышова.
– По трое от класса, – ответил тот.
– Да я вижу, что по трое. А зачем столько?
– Так решили. Денисыч ведь обещал, что в спартакиаде будут участвовать все. Вот всех и задействовали, кроме освобожденных. Ну, конечно, выбирали по способностям, кто что лучше делает. Да ты же в курсе, ты был при распределении!
– Ну… да, был, – вынужденно согласился Матвей.
– А чего тогда спрашиваешь?
– Что, уже и забыть нельзя?
– Ну, после такого удара мячом в котелок вообще удивительно, что ты еще что-то помнишь! – ухмыльнулся Чернышов.
– А как баллы будут считать?
– А чего их считать? Кто первый, тот и победил.
– Ну так двоих хватило бы, один из «А», один из «Б». А остальные тогда зачем?
